Серию интервью, взятых нашим лондонским корреспондентом Л. Яблоковой в Глайндборне, продолжает беседа с басом Мишей Шеломянским (Mischa Schelomianski).

Мы встретились с Мишей во время большого перерыва, он едва успел снять грим Водяного, но зеленоватые разводы еще видны были на лице. Миша высок, длинноволос, черноволос, с мягкой полуулыбкой, вкрадчивым голосом, в глазах — бесинки-искринки (то ли еще из образа не вышел или они всегда в его глазах!).

Не знаю — почему? — но серьезного разговора с ним в этот раз, к сожалению, не получилось! Потому признаюсь, уважаемый читатель, что это интервью я «запорола». И это непростительно! Информации о Мише на русском языке почти нет.

И мне искренне жаль упущенной возможности поговорить на серьезные оперные темы с «выдающимся певцом, в голосе которого столько ярких красок» — именно так представил мне Мишу Шеломянского Дэвид Пикард, генеральный директор Глайндборна.

— Где вы только не пели, Миша. Париж, Стокгольм, Страстбург, Берлин, Мюнхен, Женева... А все-таки, вам хотелось бы спеть на сцене Большого или Мариинки? Вы не исключаете для себя такой возможности?

— Так получилось, что в Москве я не пою. Я не был в России с моих 26 лет, хотя и вырос там.

— Что ж, даже в гости не ездите?

— В Москве осталась мама. Но она приезжает ко мне во Франкфурт. У меня даже паспорта русского нет.

— Миша, наверно нам надо сменить тему разговора. Скажите, как вы оцениваете постановку, в которой играете? Я как-то не ожидала такой разительной смены эпох, сказочных и реальных миров между первым и вторым действием.

— В этой постановке Мэлли Стил (MellyStill) мне ВСЕ нравится. Никогда не задумывался о том, что первое и второе действие — разные эпохи, как вы говорите.

— Но в сказочной опере, в известной любимой «Русалочке», зачем непристойности? Для чего они?

— Я их не заметил. Мне все понятно, что хотел сказать режиссер. Непристойные позы и телодвижения — ну, так что ж, все это существовало и триста лет назад и – всегда, со времен появления рода человеческого.

— Я знаю, что вы много пели в «Евгении Онегине». Случайно, не в постановке Дмитрия Чернякова?

— Нет, это была другая продукция. А постановку Чернякова я видел по телевизору, была трансляция из Парижа, по-моему. Мне очень понравилось!

— Почему?

— Как раз потому, что старую историю, оказалось, можно рассказать совершенно по-другому. Я не думал, что это возможно. У Дмитрия Чернякова это получилось. Если человек умен и действительно видит так, а не иначе, то почему бы такой опере и не появиться?

— Но ведь когда, например, Дворжак писал эту оперу, или Чайковский — пушкинского «Онегина», они ведь тоже вкладывали какие-то свои мысли, чувства, переживания. И чем их ощущения того мира и той эпохи хуже — зачастую, достаточно спорной трактовки современного режиссера? Впрочем, с «Русалкой» — проблем нет. Очаровательная постановка. Согласна! Что касается «Онегина» — я знаю многих англичан, кто смотрел этот спектакль. Одна пара — вы не поверите — в их доме целая комната установлена стеллажами с программками опер, на которых они побывали, но даже они совершенно негативно отозвались о постановке Чернякова. А критика — захлебнулась в похвалах. Что-то ведь здесь — не так!

— Ну, подумаешь, Ленский в кожаной тужурке большевика. И при царях были студенты, они тоже в кепочках ходили. Мне кажется, за детали не надо цепляться. Не в этом дело.

— А в чем дело? За что зрителю «цепляться»?

— Цепляться надо: ушами — за музыку, а если глазам и уму что-то не нравится, тогда надо более четко знать, когда выбираешь билет, какую постановку и какого режиссера смотреть. Чтобы не чертыхаться и не быть недовольным. Опера — жанр такой старый. Если одно и тоже двести лет ставить одинаково, то вряд ли кто захочет это смотреть. Сохранить традицию и оставить оперу живой — в этом вся задача. И задача — непростая.

— Вы сейчас имеете в виду такого оперного долгожителя, который каждый вечер проводит в театре, по сотне раз посмотрел каждую оперу и способен оценить новизну и новаторство режиссеров-экспериментаторов. Тем не менее! И они не оценили. Что же говорить о среднестатистическом зрителе, которого гораздо чаще можно встретить в зрительном зале. Что же первостепенно в опере?

— Замечательно то, что первостепенных вещей в опере нет. ВСЕ должно сойтись! Хотя такого представления, наверно, еще не было в этом мире. Я даже не говорю о таких вещах как музыка, кастинг, оркестр, дирижер, режиссер, дизайн, свет, декорации, костюмы... Даже если погода не та, то и поется по-другому.

— Вы в Глайдборне впервые?

— Этой мой третий сезон здесь. Другого такого места – нет! Если вы сейчас выгляните из окна, вы увидите...

— Вы про овечек? Мне уже о них сегодня говорили. Что они дают вам, эти овечки?

— Успокаивают. Я ведь из Москвы, а теперь живу во Франкфурте, хоть и маленький, но тоже город. И хотя мы работаем довольно-таки напряженно, но здесь – расслабиться можно. И я очень ценю это. В перерыв все выходят на лужайку и смотрят вдаль. И это очень приятно!

— Где и кто взрастил вас как оперного певца?

— Воспитала меня советская армия, частный репетитор, у которого я брал вокальные уроки и Институт культуры, где я учился на хоровом... (пауза)

— Отделении? Вы забываете, Миша, русский язык?

— Я редко на нем говорю, на других языках, впрочем, я тоже плохо говорю. Я лучше пою!

— Я заметила! Ваш Водяной — просто само очарование! Этот образ вам явно пришелся по душе.

— У Дворжака — музыка славянская, ее хорошо чувствуешь. Я люблю петь русскую музыку.

— А еще какую музыку вы любите?

— Одна из причин, по которой я уехал из Москвы, это то, что мне всегда хотелось петь Моцарта и Баха.

— Я почему–то ожидала, что вы упомяните именно этих композиторов.

— Так вот, в то время в России никто не знал, как это преподавать. Не было такой школы, традиции, не знаю, есть ли сейчас. В Германии же каждый год на Рождество, на Пасху идут Рождественские концерты. Я спел и пою все пассионы — «страсти» Баха, все главные его вещи, слава богу! И почти все оперы Моцарта. Я воспринимаю Моцарта и Баха — исключительно ушами и сердцем, но не головой. Моя дорога в музыке — это восприятие сердцем.

— Куда ведет ваша дорога?

— Хороший вопрос! Не знаю — куда. Но точно — через эти поля, что за окном Глайндборна.

— По этим полям гулял и английский композитор Бриттен, у которого с Глайндборном сложились особые отношения. Вы его музыку знаете?

— Она мне не близка, но не потому, что — это английская музыка, а потому что она из другого века.

— А вам какой век близок?

— Я бы с удовольствием в девятнадцатом пожил, в начале...

— Если можно, давайте вернемся к нашим... овечкам. Как вам нравится наш Black-tie глайндборнский зритель? (Для читателей — слушать оперу и созерцать в перерывах овечек здесь можно только в смокинге и в длинном платье — это dress код Глайдборна).

— Публика здесь особенная, потому что... в перерывах все пьют шампанское и «пикникуют» – можно так сказать? После перерыва (здесь два перерыва: один пятнадцатиминутный, второй – чуть больше часа, в это время зрители ужинают в ресторанах или располагаются группами на лужайках – прим. Л. Я.) вы увидите и услышите, как замечательно будут нас принимать. Здесь недовольного зрителя – нет!

— А, так вот в чем дело! Теперь понятно, почему здесь зрители всякий раз аплодируют стоя, а критик пишет только пятизвездочные рецензии на представления из Глайндборна! – пытаюсь пошутить и я.

— Не всегда, но очень часто!

(От автора. Справедливости ради, хочу заменить, что любая местная постановка вполне достойна сцены ведущих оперных домах мира. Продукция Глайдборнского оперного фестиваля — это всегда высший класс! Здесь только бархата нет в зрительном зале и роскоши намного меньше. Поют здесь совсем не второстепенные «звезды», как некоторые из них себя называют, а действительно выдающиеся певцы. Но подробнее об этом — в интервью Дэвида Пикарда, которое будет опубликовано в следующем выпуске журнала).

— Миша, а каким ролям вы отдаете предпочтение?

— К сожалению, я не в таком положении, чтобы отказываться. Что приходит, то и берешь. Но иногда бывают случаи, когда приходится выбирать: деньги или любовь. Я недавно выбрал «любовь», из которой ничего не вышло, так что в следующий раз выберу «деньги».

— «Любовь» — это Глайндборн?

— Без сомнения. Но это не тот случай, что я имел в виду. Я хотел спеть в Праге, в единственном театре, где сам Моцарт дирижировал... Но там такие страсти. Немножко Родину напомнила мне эта организация.

— Тема родины — тема болезненная, я так понимаю?

— И любовь, и ненависть — все в одном флаконе.

— Как вам работается здесь?

— Это особенность Глайндборна, или мне так повезло. Здесь очень, очень дружелюбная атмосфера. Очень хороший директор по кастингу. Здесь нет больших «звезд». А если есть – как Лариса Дядькова – то потому, что... овечек любят. Но если коротко: совершенно замечательные люди здесь.

— Вам доводилось не соглашаться с трактовкой режиссера?

— Соглашаться или нет надо во время репетиций. По-разному бывает, смотря какой директор. Если «диктатор», и если у них – ПОЛУЧАЕТСЯ, то в этом что-то есть. Им «чужого самогона» не надо. А кто-то рад, когда ты предлагаешь что-то. По-разному. Работать с режиссером «Русалки» было приятно и радостно!

— Миша, а друг с другом-то вы, солисты, общаетесь? Или вам всем люди настолько надоели, что вы все только на... овечек смотрите? Ну, вот — и я тоже про овечек.

— Мы столько общаемся во время репетиций, что общаться уже не хочется. Но — я люблю готовить. Я люблю... разливать. В доме, где живут Кристи (владельцы Глайндборна — Л.Я.) есть кухня большая. Там все собираются и... очень хорошо нам там просто проводить время. Двадцать пять человек за столом! Я готовил для всех уже и стейк, и пасту, и все что угодно. Из русской кухни — я просил Татьяну Павловскую и Ларису Дядькову приготовить борщ. Вкусный был борщ!

Вместо послесловия. Это было самое «веселое» мое интервью. И самое грустное. Но, кажется, оно все-таки состоялось.

Комментарий редакции

Миша Шеломянский не принадлежит к числу хорошо известных в России певцов. Много их «бродит» по различным городам и весям Европы, кто-то более, кто-то менее удачно. Шеломянского заметили, он много поет в Германии, его приглашают, некоторые даже величают как «выдающегося певца» (см. начало интервью). Впрочем, все это слова…

Интервью любопытно тем, что мы видим в нем довольно «беззаботного» и не сильно обремененного культурно-эстетической рефлексией артиста, не заморачивающего себе голову всякими высокими художественными смыслами. У него сосуществуют такие разные альтернативы, как «Моцарт и Бах» с «любовью» и «деньгами». Возможно, это маска, а может быть и человеческая суть. Если мыслить его категориями, то какая разница? Как говорит сам Миша в отношении оперной режиссуры: «За детали не надо цепляться».

Что ж, пусть и такой артистический образ появится на страницах нашего журнала…

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru