— Дорогая Венера, поскольку Вы впервые гостья нашего интернет-журнала, а материалов о Вас в СМИ пока немного, то давайте начнём традиционно. Расскажите, пожалуйста, о Вашей семье, детстве, о том, как и с чего началось увлечение музыкой, пением.

— Родилась я в городе Казань. Мои родители по профессии далеки от музыки. Мама — преподаватель алгебры и геометрии, папа — военный. Петь любила моя бабушка, в деревенском клубе исполняла народные татарские песни под гармошку, дед, не зная нотной грамоты, мог подобрать мелодии на фортепиано или баяне. В их доме стояло пианино, мечтали, чтобы дети, моя мама и дядя, учились музыке. Но они не захотели, а вот из четырёх внуков трое получились музыкантами. Мой родной брат сам освоил ударные и бас-гитару.

Первое яркое впечатление от классики — лет в семь по радио услышала «Аве Мария» Каччини, пел женский голос.

И до сих пор помню то ощущение. Потом долго искала эту музыку, в голове звучала, а напеть ещё не могла. И примерно тогда же в гостях открыла шкатулку, и заиграл Полонез Огиньского. Я просто замерла и не могла понять, что со мной происходит от восторга.

Вскоре мама отвела меня в музыкальную школу. Но скорее так, для общего развития — попеть песенки, поучить азы сольфеджио. Параллельно я ходила несколько лет в хореографическую студию. Когда мы переехали в Казань, занималась фортепиано с педагогом дома, пела в общеобразовательной школе. В 6-м классе учительница музыки прослушивала всех ребят для хорового кружка. Мне сказала: «Ой, какой у тебя взрослый тембр! Давай заниматься пением индивидуально». И так получилось, что до выпускного класса я поменяла шесть школ. Но в каждой из них находился педагог музыки, который замечал мой голос и занимался пением.

— Когда Вы поняли, что имеете голос не только для хора, что хотите стать оперной певицей?

— Про особые вокальные данные сказали другие люди. А мне просто хотелось петь, хотелось поступить в музыкальное училище. Два педагога тянули каждая в свою сторону: одна — поступай на вокальный, другая — на дирижёрско-хоровой, потому что у тебя не хватает общего музыкального образования и вообще, хоровики — народ более сплочённый, чем вокалисты, тебе с ними будет веселее. За лето я выучила с репетитором программу по теоретическим предметам за 6-7 класс ДМШ и поступила в Казанское музыкальное училище на дирхор.

Но педагоги училища, отметив голос, но при том не лучшие результаты по сольфеджио и гармонии, стали тоже подговаривать переходить на вокальный. В Казанскую консерваторию я решила поступать сразу на дирижёрско-хоровой и вокальный факультеты. Но такое «сидение на двух стульях» в Казани не принято, вокальная комиссия мне сказала, что баллы очень высокие и отправила на дирижёрско-хоровой. Я слегка расстроилась, но пением продолжила заниматься с педагогом Сагировой Наилёй Мингалиевной. Она-то и предложила мне поехать попробоваться в Петербургскую консерваторию. Тем более, что к нам в Казань как раз приезжала с мастер-классом Тамара Дмитриевна Новиченко, у которой училась Анна Нетребко и другие известные певицы. В класс к Новиченко я тогда не попала, но по счастливой случайности меня взяла Светлана Владимировна Горенкова. Именно ей я более всего благодарна за основные профессиональные навыки, вокальную школу. Вообще мне с педагогами везло, конфликта не случалось. И как с самого начала вели лирико-колоратурным сопрано, так и остаюсь.

И где-то на 3-м курсе консерватории я, наконец, поняла, что хочу быть оперной певицей. Потому что первый год ещё руки скучали по дирижированию, думала, что зря ушла от этого. Даже по старой привычке называла «вокал», а не «специальность», в голове специальностью продолжала считать дирижирование.

— Расскажите подробней, что дала Вам Молодёжная оперная программа Большого театра?

— Дмитрий Юрьевич Вдовин, несмотря на то, что я опоздала по срокам, дал мне шанс сразу спеть второй тур прослушивания. И была уже моего типа сопрано Ульяна Алексюк, но решили, что и я нужна в Программе. Занимались мы с Вдовиным просто безудержно! Это ведь был самый первый набор Молодёжки в 2009-м году. Я очень благодарна Дмитрию Юрьевичу за новые краски, за искания новой техники пения. Причём искали мы совместно, каждый урок открывал что-то новое, получалось изучение самой себя как певицы, музыканта и личности. Очень многое дали и педагоги-концертмейстеры Екатерина Аполлоновна Вашерук и Любовь Анатольевна Орфенова, всегда нам помогавшие в изучении и поисках нового материала.

— На уроках маэстро Вдовин бывает, как огонь: горит и светится, но не только греет, а временами и обжигает больно словом. А Вы кажетесь эталоном кротости и воспитанности.

— Мне тоже попадало, случалось! Но вообще, видя старания, Дмитрий Юрьевич щадил меня. Хотя в те первые годы он вёл занятия неистово, иногда доставалось всем сполна.

— Венера, ну хорошо, поняли, «хочу стать оперной певицей» — и стали. Но, поскольку семья была далека от музыкально-театрального мира, от его подчас неприглядного закулисья, насколько для Вас трудными показались те рамки режима, в которых существуют оперные артисты?

— Я, наверное, весьма легкомысленно отношусь к режиму, но особых трудностей для себя не вижу. Ем, что хочу. Перед выступлением, конечно, не балуюсь мороженым и не пью алкоголь. И не грызу мои любимые семечки. Но зато уж после спектакля не могу себе отказать — семечки, это моё! Они не только лакомство, но и тактильный массаж, и антистресс. Моя мама вяжет всё свободное время, а я лузгаю вместо вязания.

— Про семечки солидарна с Вами полностью. А как переносите бесконечные перелёты и переезды, не надоедает?

— Первый раз я выехала за границу в 24 или 25 лет. А до того всё страдала, что не могу посмотреть большой и прекрасный мир. И мне до сих пор путешествовать очень нравится, ещё не надоело. Утомляет только каждый раз собирать и разбирать чемоданы, каждый раз — одно и то же! Но знакомиться с интересными людьми, коллегами, узнавать что-то новое, брать от них и отдавать самой, плюс смотреть на красивые города и страны — это замечательно. Тяжело подолгу быть вдали от мужа. Но он, к счастью, работает сам в театре и понимает меня полностью.

— Признаюсь сразу — я поклонница Вашего супруга, Павла Небольсина. Он уже сейчас один из лучших вокальных концертмейстеров Большого театра. Такого певучего смычкового туше на рояле поискать, а как он чувствует вокалистов! Получается, что попав в Молодёжную оперную программу, Вы не только отшлифовали свой талант, но и нашли заветную «половину». Но, скажите, Венера, когда муж так глубоко знает все тонкости и секреты профессии, способен покритиковать Ваше исполнение, устроить дома разбор полётов, это хорошо или плохо?

— Скорее хорошо. То, что Паша «слишком много знает», не ощущаю, как негатив. Поскольку он родился и вырос в музыкальной семье и постоянно работает с вокалистами, то понимает, сразу после спектакля можно только поздравлять и хвалить. Вся его критика — на следующий день. И скажет очень грамотно, по делу, что я воспринимаю нормально.

— Вам часто удаётся музицировать совместно с мужем?

— Нет, к сожалению. Когда нужно что-то подучить — Павел всегда готов помочь. Но дома в квартире я никогда не пою в голос, слегка мычу или напеваю. В Большом театре, конечно, нам выписывают уроки вместе.

— Знаю, что и некоторые ребята из Молодёжной программы, и взрослые солисты Большого, хоть раз попробовав с Небольсиным, прямо заболевают им и мечтают работать ещё и ещё. А Вам каково переходить к другим концертмейстерам в зарубежных театрах?

— Сравнение чаще бывает в пользу своего, родного пианиста, но приходится находить общий язык с любым коллегой. Правда, в следующем сезоне в городе Лимож намечен мой сольный камерный вечер из репертуара бельканто. Концертмейстер из Ла Скала, который планировался агентством, не сможет. Тогда я тут же предложила Небольсина, получила согласие. И, дай Бог, это станет нашим семейным концертным дебютом на зарубежной сцене.

— Сейчас кто-то продолжает контролировать Вас педагогически, или хватает чуткого музыкантского уха Павла?

— Конечно, муж — мой первый критик и советчик. Но иногда прошу послушать и Дмитрия Юрьевича: правильной ли дорогой иду, допустим, в новой партии.

— Впервые в интервью не удержусь от вопроса про внешность. Имя Венера подходит Вам буквально, сижу сейчас рядом, косметики на Вашем лице — ноль, но вспоминаются строки восточной лирики: «и нет изъяна в ней». Как Вы сосуществуете с такой небесной красотой?

— Мирно. Мне приходилось доказывать прежде всего самой себе, что я не только талантлива, но и хороша внешне. Я не считаю, что ребёнку надо акцентировать его красоту. У него должно развивать другие достоинства, а внешность уже задана генетически, природой.

— Но на сцене, особенно при современных HD показах опер, всё равно, красивая певица смотрится выигрышней «серой мышки».

— Да, ориентация на стандарты Голливуда многим артистам создаёт дополнительные трудности в карьере. Но я к своей внешности отношусь спокойно, результат правильного бабушкиного воспитания. То есть, я радуюсь, когда хорошо выгляжу и мне этого хочется, я привыкла к комплиментам, но пользоваться эффектом своей внешности не стану.

— Редко услышишь столь искренне скромные слова от артистки! Тогда, как раз логичное продолжение темы. Есть мнение среди старших коллег, любящих и ценящих Вас, что Гимадиевой, для того, чтобы стать истинной примадонной не хватает … чуток стервозности!

— Ой, слышала уже нечто в этом роде! Дома и я изредка позволяю себе, как, наверное, всякая женщина, выказать стервозность. Но в театре это качество означает абсолютное себялюбие, посыл: я — Дива, а на остальных наплевать. Я не хочу быть такой. Если под словом «стервозность» подразумевать особый кураж на сцене — то, надеюсь, это придёт с опытом.

— Кстати вопрос про сценический кураж, тонус, драйв и т.д. Мне, считаю, не повезло с Вашей «Травиатой» в позапрошлом сезоне. Придраться было вроде не к чему, но Виолетта словно уже с начала спектакля казалась несколько вялой, нездоровой. И тоже самое повторяют знакомые оркестранты, когда из блока в пять «Травиат» три Виолетты Ваши, то один спектакль бывает блестящий, другой — средний, а третий и вовсе проходной. И опять же, дело не в верхних нотах или колоратуре, с ними всё в порядке, а в общем тонусе роли.

— Не стану отрицать. Один день перерыва между спектаклями, как у нас в Большом театре сложилось — маловато. Трудно восстановиться после такой сложной партии. К тому же, я никогда не отказываюсь петь, даже если не вполне здорова. В западных театрах, кстати, всегда два-три дня промежуток, так гораздо легче. Да, бывают спектакли, где адреналин прёт и эмоции рвутся наружу, бывает поспокойней. Но я постоянно учусь, сейчас моя Виолетта более зрелая и уверенная, чем два года назад.

— Из пяти ролей, уже спетых на сцене Большого театра: Снегурочка, Шемаханская царица, Марфа в «Царской невесте», Травиата и Амина-Сомнамбула, какая самая дорогая, любимая?

— Безусловно, Виолетта. Просто сейчас я так напелась её за лето на фестивале в Глайндборне, а впереди опять «Травиата» в Париже, что хочу немножко отложить, не думать про неё. Очень нравится и Амина в «Сомнамбуле». Марфу пока не раскусила. Партия идёт тяжеловато по голосу, а когда впервые глянула в ноты, думала: «ну что здесь трудного петь?» Оказалось — очень много надо выявить красок в слове, в звуке парящей кантилены, требующей мощного дыхания. Хотя Шемаханка того же Римского-Корсакова была мне удобна, легла и вокально, и по образу.

— Актёрски что Вам доводилось делать сверх обычных оперных рамок?

— Я бы очень хотела открыть в себе новые актёрские грани. Пока у меня было шесть или семь различных постановок «Травиаты», из них самая «отвязная» в Савонлинне.

— Спросила скорее не про глубинную работу «по Станиславскому», а про чисто трюковые вещи — бегать, прыгать, кувыркаться, ездить на роликах во время пения и т.д.

— Тогда сразу вспоминаю мою первую большую роль — Лючию ди Ламмермур в постановке Юрия Александрова. Там вместо Шотландии 16 века современная девушка-готт, которая принимает наркотики, соответственно она катается по полу в сцене сумасшествия. Прыгать не пришлось, но в целом это было что-то из другого мира.

— О современной режиссуре. Поняла, общаясь с певцами, когда человек внутри постановки — волей неволей проникается даже абсурдными идеями, иначе нельзя, не получится роль. И всё же, где Ваш барьер допустимого на сцене?

— Я никогда не выйду на сцену нагишом. Предложат — откажусь. Остальное можно попробовать. Если режиссёр имеет идею и может донести свою мысль до певцов-актёров, и она покажется нам логичной, интересной, то тогда почему бы и нет? Например, постановка «Золотого петушка» Кирилла Серебренникова многим не понравилась. Но лично я приняла её. Работал с нами Кирилл фантастически. Он показывал всё жестами, в которых уже был характер персонажа. Я не могла отвести взгляд, наблюдала за ним, как за кошкой! Это стало новым витком в профессии.

— У Вас не просто лебединая, но с балетной посадкой шея и спина. Помогает на сцене детское увлечение хореографией?

— Кроме тех школьных занятий, были уроки для вокалистов в Петербургской консерватории, которые вела у нас очень серьёзная дама, ещё продолжавшая выступать характерная танцовщица Мариинского театра. Она держала нас строго, почти как балерин, все сдавали экзамен по танцу. У меня всё получалось, разве что на шпагат не садилась. Танцевать вальс, мазурку и прочее в операх пока не приходилось, увы. Но ощущению пластики, собственного тела в движении, те уроки способствовали. По идее, надо бы продолжать заниматься танцами или спортом, чтобы не закостенеть. Но в отношении спорта я бываю ленива.

— Как Вы готовитесь к выходу на сцену, боитесь?

— Боюсь! Не самого момента выхода, а переживаю за результат. Хочется всё делать лучше и лучше, но не всегда получается. Перед спектаклем стараюсь выспаться, ем мясо. В разговорах себя не сильно ограничиваю, бывает, что наболтаюсь, и словно разогрею голос. Минут сорок до начала хорошенько распеваюсь.

— Расскажите поподробнее про Глайндборн. Сколько спектаклей «Травиаты» Вы там спели минувшим летом?

— За два с половиной месяца я спела 14 спектаклей, считая генеральную репетицию с публикой. Постановка очень красивая, внятная, действие перенесено в начало 20 века, замечательные костюмы. Мне всё понравилось. Многое придумывали по ходу репетиций, вместе с режиссёром. Дирижировал сэр Марк Элдер. В музыкальном и ритмическом плане он был категоричен, порой с постановщиком возникали споры. Выглядело это по-английски чинно и непривычно для нас. Каждый говорил ровным тоном, предельно вежливо, но не смотря на собеседника. В Глайндборне случился и мой дебют в онлайн видео-трансляции. Один из спектаклей «Травиаты» записывали и показывали в интернете и в кинотеатрах.

— И как Вам работалось с «жучками» — нательными радиомикрофонами?

— Нам заранее сделали саунд-чек, пробу всего оборудования для записи. Мне все эти микрофончики в причёске и передатчики под платьем сильно не мешали. Нормально!

— Увидим ли Вашу Джильду в ближайшей премьере Большого театра?

— Возможно. Но из-за предстоящего очень важного для меня дебюта в «Ромео и Джульетта» Гуно с Хуаном Диего Флоресом, да ещё на его родине, в столице Перу Лиме, я попала только в третий состав «Риголетто». Наша встреча с Флоресом должна была состояться прошлой весной, но его жена рожала, а он настолько семьянин, что даже перенёс премьеру Ромео.

— А в кино без пения хотели бы сниматься?

— Да, очень! Не уверена, что моя речь устроила бы всех, но попробовать себя в любой драматической роли — моя мечта. Даже маленькая кинороль — это так интересно. Тем более хотелось бы в фильме-опере сняться.

— О! А некоторые коллеги считают, что этот жанр себя изжил. Слишком заметна фальшивая артикуляция под уже записанную фонограмму на крупных планах.

— Не знаю, но почему-то фильмы-оперы Дзефирелли можно пересматривать бесконечно и ничто технически не раздражает.

— Опыт студийной аудио-записи был?

— Тоже пока в мечтах. Везде кризис. Намеченный CD из русской музыки пришлось отложить.

— Что из камерной музыки в Вашем портфеле?

— Мне очень нравится французская камерная музыка, из нашей больше всего подходит Римский-Корсаков, до Чайковского пока «не доросла». Камерный репертуар это ведь отдельная огромная работа! К сожалению, когда пять лет назад мы поступили в Молодёжную программу, Бетховенский зал, где теперь с завидной регулярностью ребята выступают с романсовыми вечерами, накапливают репертуар, ещё не открылся.

— Как предпочитаете проводить досуг?**

— Иногда хочется поваляться на диване, посмотреть кино или почитать. Изредка ходим в кинотеатр. Зовём друзей или едем сами в гости, на встречу куда-то. Играем в настольный хоккей или другие игры. В хорошую погоду идём гулять в парк.

— А в оперу можете пойти как обычный зритель?

— Это сложнее. Зрителем становлюсь, только если поют хорошо, не отвлекают на огрехи исполнения. Потому предпочитаю смотреть уже проверенные варианты с DVD. Хотя вот прошлой весной была на премьере «Cosi fan tutte» Моцарта у нас на Новой сцене и получила удовольствие — шикарная костюмная постановка, пели все ребята замечательно.

— Как относитесь к Вашим роликам на You Tube?

— Самодеятельные пиратские записи бывают ужасны по качеству. И почему-то быстро удаляют не то, что бы следовало. Надо, наверное, куда-то писать заявление, но нет времени этим заниматься.

— Что ещё в ближайших планах уже после Перу?

— В январе 2015-го моё агентство предложило выступить на конкурсе в Париже. Там всего один тур, уже отобраны 10 участников, каждый поёт по одной арии, несколько ансамблей. Всё будет транслироваться по телевидению — то есть, хорошая реклама.

— А в обычной рекламе согласились бы сниматься?

— Да, с удовольствием! Только в красивой, чтобы не что-то такое гигиенически-медицинское. Конфеты бы непременно попросила попробовать в начале, хорошо бы действительно вкусные достались.

— Уверена, телевизионщики просто пока не разузнали про Венеру Гимадиеву, а то быть бы Вам «лицом» чего-то изысканного и качественного. Успехов во всём и до новых встреч!

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru