Вопрос, вынесенный в заголовок рецензии, видимо, сильно волновал создателей новой сценической версии одной из лучших опер Римского-Корсакова. Именно поэтому сегодня мы и имеем то, что имеем. Так что же?.. Я слышу, как этот резонный возглас уже готов сорваться с уст читателя. Спешу сообщить!

Вообще-то авторы спектакля поставили меня в несколько затруднительное положение. Обычно рецензент смотрит постановку и затем рассказывает читателям то, что ему удалось 'вычитать' из увиденного на сцене. Здесь же - все не так. Опять-таки, сильное волнение обуяло и в этом вопросе постановщиков - а никак зритель ничего не поймет, и их усилия окажутся напрасными!

Чтобы обезопасить себя от такого поворота событий, надобно все обстоятельно разъяснить. И разъяснили: в буклете! Теперь не прикинешься, что сам все понял, теперь придется волей-неволей заниматься плагиатом и пересказывать (пусть и кратко) основные идеи красивой книжечки, ибо не каждый же читатель нашего журнала имеет возможность посетить театр. Чтобы не томить понапрасну далее читателя, сделаем это немедленно.

Итак, основной новацией спектакля является его 'восточный колорит'. Вот цитата из буклета:

': народу явятся на сцену жрецы берендейского цартсва. Обликом они далеко не славяне. В них есть восточная сосредоточенность, молчаливость, отточенность жеста. Этот восточный колорит не надуман постановщиками. Вспомните ушедших в XII веке в Золотую Орду исторически реальных берендейцев, вспомните восточные интонации в каватине Берендея (первой - прим. авт.), неспроста услышанные Римским-Корсаковым, и вы согласитесь, что постановщики не сочинили, а открыли новый пласт в этой философской драме:'

От себя мы добавим, вопреки расхожему мнению, слышанному после спектакля, что эта новация театра на наш взгляд свежа и убедительна. Она действительно коренится в музыке Римского-Корсакова, ориентализм которой заключен не только в одной берендеевской каватине (кстати, весьма похожей по мелодике на Песню индийского гостя), но и во многих других сочинениях. Здесь не место рассматривать эту своеобразную и достаточно противоречивую черту стилистики великого русского композитора. Но констатировать ее очевидность надо.

Стилистически опера действительно засверкала новыми красками, а если добавить сюда великолепную, не поддающуюся пересказу сценографию Семена Пастуха и великолепную работу художника по свету Глеба Фильштинского, безусловных лидеров триумвирата, куда входит также режиссер Валерий Раку, то именно этот аспект постановки можно охарактеризовать как наиболее удачный и убедительный. Лишенное прямолинейной русской лубочности, сочинение приобрело 'космический' масштаб, вполне отвечающий философской оппозиции между вечной и 'безразличной' Природой и бренностью земной жизни с ее страстями. В этом масштабе становятся суетой услышанные мною зрительские споры о том, например, почему таяние Снегурочки происходит не по весне, а на фоне Масленицы, или почему Морозу и Весне не нашлось места на сцене, и они поют из оркестровой ямы? Кстати, недоумение по этому поводу основано на недопонимании сути происходящего (значит, все же, опасения постановщиков имели под собой основания). Ответ же весьма прост: авторы спектакля не хотели овеществлять и конкретизировать эти образы. Такой подход вполне укладывается в философскую трактовку сказки.

Вот бы и продолжать рецензию в том же духе. Однако, дальше нас подстерегает полное разочарование. То, чем всегда был достаточно силен этот театр - музыкальное воплощение оперы - оказалось ниже всякой критики. Прежде всего, это касается до безобразия купированной партитуры, что полностью исказило замысел композитора. Достаточно простого перечня основных отсутствующих сцен, чтобы убедиться в этом. Мы не услышали арию Весны из Пролога (хотя речитатив был), хрестоматийной и знакомой каждому ребенку Песни и пляски птиц (!), 2-й песни Леля, Свадебного обряда, 2-й каватины Берендея, Пляски скоморохов, Сцены Леля с Купавой и Снегурочкой и еще ряда эпизодов. В таком обезображенном виде опера стала 2-х актной и длилась чуть более двух часов. Смысл всех этих сокращений остался для меня загадкой.

Но это, как говорится, полбеды. Исполнительское мастерство: остается только развести руками! Возможно, было ошибкой устраивать сначала закрытые целевые просмотры (15-16 февраля) премьерной постановки (это вообще что-то новое в театральной практике), а, лишь, затем официальную премьеру (17 февраля). Трехдневный марафон не пошел на пользу театру и артистам. Впрочем, какое до всего этого дело зрителю!

На официальной премьере пред нами предстали: неубедительная и, если так можно выразиться, 'забуревшая' Марина Жукова (Снегурочка), фальшивящий Марат Гареев (Царь Берендей), брутальный и прямолинейный Сергей Шеремет (Мизгирь), крайне неровная и не справляющаяся с трудной партией Татьяна Смирнова (Купава), крупнопомольная Маргарита Некрасова (Весна). Более или менее приемлемой оказалась лишь Ирина Ромишевская (Лель), но что это могло изменить? Оркестр 'в руках' Евгения Самойлова выглядел выхолощенным и безразличным.

Возникает резонный вопрос: что это, случайная неудача, или системный кризис? Учитывая обстановку в театре, включая то обстоятельство, что Евгений Колобов уделяет ему все меньше и меньше времени, вероятнее второе. Впрочем, это тема для другого разговора.

Если же вернуться к вопросу, вынесенному в заголовок реценизии, то ответ будет простым: эта замечательная сказка Римского-Корсакова-Островского ничуть не устарела. Ее можно и нужно переосмысливать в каждую эпоху, однако при этом нельзя забывать, что речь идет о музыкальном произведении и долг исполнителя бережно к нему отнестись!

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru