Кажется, у оперы есть абсолютно всё, кроме режиссёра

Одиннадцатого и тринадцатого мая в Михайловском театре прошла последняя оперная премьера сезона – «Богема» Пуччини. Театр ещё раз показал, что его оперная труппа способна приятно удивлять, и что театр уже практически влился в мировой оперный мейнстрим: «Богема» – это одно из афишных названий любой уважающей себя труппы, а кризис оперной режиссуры – неотъемлемая черта сегодняшней ситуации в оперных театрах всего света.

Впрочем, в Михайловском на сей раз не «экспериментировали» и не «ошиблись с выбором режиссёра», а просто-напросто с обескураживающим простодушием наступили на грабли второй раз, пригласив в качестве постановщика Арно Бернара – того самого, который год назад уже осуществил в театре вполне банальную постановку «Иудейки» Галеви.

Так что особого разочарования постановка не вызвала. Правда, на сей раз предсказуемые постановочные нелепости дополнялись «изысками» сценографии – в роли художника-постановщика и художника по свету выступил сам Бернар. Декораций практически не было; действие происходило на фоне тряпочного полукруглого задника. Правда, в буклете режиссёр пытается убедить публику, что сия тряпка – это «парижское небо». Тем не менее, можно легко представить небо Петербурга, добавив силуэт моста, рисунок решётки Летнего сада или адмиралтейского кораблика; перекрёстные лучи прожекторов на тёмном фоне – и можно поверить, что мы видим небо блокадного Ленинграда; воображение легко дорисует остальное.

Однако в нынешней «Богеме» вся постановка почему-то выглядит настолько вызывающе бедной и обшарпанной, что ассоциации со вторым домом Старсобеса из «Двенадцати стульев», которым заправлял голубой воришка Альхен, возникли сами собой:

«Прежде чем пройти дальше, Остап уставился на мебель первой комнаты. В комнате стояли стол, две садовые скамейки на железных ногах (в спинку одной из них было глубоко врезано имя – Коля) и рыжая фисгармония. «Предводитель команчей жил, однако, в пошлой роскоши», – думал Остап».

«Пошлая роскошь» Бернара привела к тому, что даже нехитрый набор предметов бутафорской мебели (напольные часы в большом количестве, печки, пианино или фисгармонии) выполнен настолько убого, что и на детском утреннике в сельском доме культуры его бы, наверное, постеснялись выносить на сцену.

С костюмами в постановке тоже всё в полном согласии с романом – «Двенадцать стульев», разумеется, а не произведением Мюрже: «…В первой же комнате сидели в кружок десятка полтора седеньких старушек в платьях из наидешевейшего туальденора мышиного цвета. – Почему это у вас все наряды серого цвета, да и кисейка такая, что ею только окна вытирать? – спросил Остап. Застенчивый Альхен потупился еще больше».

Все герои появляются на сцене (чёрная и полированная, она напоминала крышку рояля) через некий люк в полу, как слесари-ремонтники. Финальные ноты дуэта «O, soave fanciulla…» Рудольф и Мими тоже допевают, как водопроводчики – где-то под сценой. Кому это нужно?..

Последний вопрос, конечно, риторический: нам уже пора привыкнуть к тому, что «творцы» от режиссуры, неспособные адекватно воплотить в опере замысел композитора, пускаются во все тяжкие, городя на сцене лес собственных «находок». Так что вместо, например, скрупулёзно описанной Джакомо Пуччини мансарды «…с большим окном, за которым идёт снег и видны покрытые снегом крыши, камином слева, небольшим чайным столом, столом, маленьким книжным шкафом, четырьмя креслами и мольбертом, диванчиком, кроватью, двумя свечами, несколькими колодами карт и дверью слева» нам приходится наблюдать матрасы в жилище Рудольфа, кровати в кафе Момус (кстати, больше похожим на бордель), железнодорожный вагон-бытовку вместо таверны у парижской заставы, цветной тряпочный задничек, неумелый свет и (разумеется!) клубы дыма.

Режиссёр каждого поющего ставит, как ребёнка при визите Деда Мороза, на стульчик, пианино, стол или табурет – однако на этом его работа с артистами заканчивается, и никаких человеческих отношений на сцене не видно: непонятно, как связаны между собой «четыре мушкетёра» – Коллен, Марсель, Рудольф и Шонар; как вспыхивает любовь Рудольфа и Мими. Зато режиссёр буквально замучил публику бесконечными «стоп-кадрами», когда хор и статисты на какое-то время застывают без движения, или воплями, шумом и беготнёй в антрактах – до того, как начнётся музыка (этот приёмчик хорошо знаком всем, кто видел «Иудейку»).

В общем, премьера могла пройти почти незамеченной, если бы в очередной раз не порадовала музыкальная подготовка спектакля и уровень исполнения. Певший Рудольфа оба спектакля крепкий профессионал, приглашённый тенор Мариус Манеа, как говорится, звёзд с неба не хватал, но и картины не портил (на втором спектакле знаменитая ария удалась ему лучше, чем на премьере). Под стать ему на первом спектакле оказался и Марсель – профессиональный певец с беспроблемным вокалом, словак Алеш Йенис.

Однако подлинным открытием стала молодая солистка Ольга Толкмит, в первый премьерный вечер дебютировавшая в партии Мими. У девушки есть всё: прекрасный голос и умение им владеть (любопытно, что начальное вокальное образование она получила по специальности народное пение); есть несомненные актёрские данные и умение вести себя на сцене. В общем и целом – превосходное открытие Михайловской оперы.

Другая признанная звезда Михайловского, сопрано Татьяна Рягузова, достойно и проникновенно (насколько позволяла сделанная режиссёром «ни о чём» постановка) спела Мими на второй премьере.

Наталья Миронова в партии Мюзетты была вполне благополучна в вокальном плане, однако её героиня больше напоминала жизнерадостного и пронырливого Гавроша с парижских баррикад, чем легкомысленную и ветреную кокетку, которая знает толк в искусстве соблазнения. А вот у Светланы Москаленко, певшей Мюзетту на втором спектакле, тембр и объём голоса явно недотягивают по качеству для оперной героини, пусть и второго плана.

Баритон Андрей Жилиховский, исполнявший Шонара, продемонстрировал хорошие сценические качества и несомненный профессиональный рост. Борис Пинхасович, спевший Марселя на втором спектакле – ещё одно открытие и удачное приобретение театра. Певец умный и интеллигентный, прекрасный музыкант (по первому образованию Пинхасович – дирижёр-хоровик), юный баритон чувствует себя на сцене легко и непринуждённо, без малейшего зажима или намёка на неестественность.

В партии Коллена выступил, если так можно выразиться, русский израильтянин Денис Седов. Коренной ленинградец, ученик Николая Охотникова, живёт и работает в Израиле, наезжая на берега Невы как для консультаций со своим профессором, так и для выступлений на оперных и филармонических подмостках. У него высокий бас настоящей европейской вокальной школы, без намёков на «перекрытые», «заглоченные» ноты или натужное «вползание» в верхние ноты, столь свойственное многим нашим низкоголосым соотечественникам. Высокий, поджарый и подвижный, он создал убедительный образ юного студента-философа.

Блестяще играл оркестр. В наши дни всё реже можно услышать то бережное и в то же время вдохновенное воплощение оперной партитуры, богатой изобразительными эффектами и трудностями позднеромантической оркестровки, которое продемонстрировали на премьере оркестр Михайловского театра и его главный дирижёр Петер Феранец. Мне давно уже не приходилось слышать столь ясного исполнения «Богемы» – ведь у Пуччини нет и намёка на беспорядочную сентиментальность, все эмоции у композитора скреплены выверенной инструментальной формой, своеобразными тембровыми характеристиками персонажей и системой мотивов, переходящих из одной части оперы в другую.

Превосходный баланс оркестровых групп позволял в полной мере насладиться бережно подготовленными кульминациями, следовавшими за ними «откатами» оркестра на diminuendo и новыми всполохами музыки на нескольких forte; при этом баланс голосов и оркестра был почти идеальным. Высокой оценки заслуживает работа хора, а детский хор достоин самых лестных комплиментов.

Подводя итог, можно сказать, что уровень оперной труппы Михайловского театра не просто «европейский»: он намного выше того, что называется «средней температурой по больнице» и вряд ли уступает Амстердаму, Брюсселю или Парижу. Но и проблемы теперь у театра общемировые: приличного оперного режиссёра сегодня днём с огнём не сыщешь – в Америке, Европе или Австралии. Будем надеяться, что и в этой области театр на Площади Искусств сможет порадовать публику неожиданными открытиями.

Фото: пресс-служба Михайловского театра / Николай Круссер

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru