Эпидемия равелемании, или Лицом к детям?

Эпидемия равелемании, или Лицом к детям?
Оперный обозреватель

В последние годы опера Мориса Равеля «Дитя и волшебство» стала вдруг невероятно популярной в Москве. То, что она – в репертуаре (с 2004 года) Детского музыкального театра имени Наталии Сац совсем не удивительно: там ей, казалось бы, по совокупности факторов, самое место. Но сегодня и другие московские театры проявляют к ней интерес. Два года назад Большой театр на своей Новой сцене давал концертное исполнение, при этом грозившись разрешиться полноценной сценической версией. Первый столичный театр поспешила опередить неугомонная «Новая опера»: едва успев в начале октября угостить столичную публику гурманским блюдом под названием «Каприччио» редкого для нас Рихарда Штрауса, в конце того же месяца здесь выпускают следующую премьеру. И вот, в середине января нового 2013 года Большой представляет на своей Новой сцене премьеру – спектакль по опере Равеля.

Казалось бы – радоваться, да и только. Равель – очень редкий гость на наших сценах, его изящная и прихотливая музыка – в новину нашему среднестатистическому уху, да и в столичных концертных залах ее не сказать, чтобы заиграли до дыр. Но тут в очередной раз во весь рост встает проблема репертуарной политики московских музыкальных театров, точнее, проблема полного отсутствия координации между ними в этом вопросе.

В Берлине, где три крупных оперных театра, в Лондоне, Вене и Нью-Йорке, где таковых по два, считается вполне нормальным договариваться о том, чтобы афиши различных трупп не дублировали друг друга, тем самым давая публике возможность более широкого выбора разных названий.

Но только не в Москве, где оперных театров шесть, если не десять (смотря как считать): уж если у нас кто-то ставит «Царскую невесту», «Волшебную флейту» или «Травиату», то идти они будут практически во всех московских оперных домах: а как же, у соседей есть, а у нас нет – непорядок!.. Вот именно вследствие этого сегодня мы вдруг обрели в российской столице своего рода однобокую равелеманию: взрыв интереса к опере «Дитя и волшебство», которая теперь значится в афише аж трёх оперных театров при по-прежнему полном отсутствии интереса к прочему творческому наследию композитора. У кого-то, наверно, может сложиться впечатление, что он, подобно Масканьи или Леонкавалло, автор всего лишь одного выдающегося произведения! Это первая причина, по которой выбор Большого театра не назовёшь особо удачным.

Но это присказка – правда, совершенно необходимая в данном случае. А сказ таков. Опера написана великим композитором для детей, по крайней мере, так декларируется. Если взять сам сюжет Сидони-Габриэль Колетт, то, в общем-то, его образный мир и дидактика очевидны и вполне адресны. И не слишком оригинальны: то, что писалось в мировой литературе для детей до Колетт (например, братьями Гримм, или Сельмой Лагерлёф), основано зачастую на тех же идеях – неправедного отношения к окружающему миру, природе, вещам со стороны маленького героя, неминуемого возмездия, прозрения и исправления. Что же касается музыки Равеля, то она по-настоящему прекрасна, изысканна, глубока, но… совершенно не предназначена для детского восприятия. По своему музыкальному языку опера Равеля – опера для взрослых, она сложна и прихотлива, полифонична, многопланова. И это вторая причина сомнительности выбора Большого: если хотели действительно заняться детским репертуаром, то едва ли «Дитя и волшебство» - самый подходящий материал. Да, её часто, опираясь на формальные признаки сюжета, позиционируют как детскую, но, по сути, таковой она не является.

Тем не менее, старались сделать именно детский спектакль, для юных: на русском языке, в мультипликационной сценографии, изобилующей яркими цветами, четкостью контуров и колористической определенностью, в полном соответствии с либретто. Словом, красиво, ясно, немножко дидактически, - но здесь это совершенно уместно.

Режиссер и сценограф Энтони Макдональд, несмотря на предпремьерные декларации о жестокости мира детства и враждебности среды в опере по отношению к мальчику-герою, сделал постановку абсолютно неагрессивной, классичной, иллюстративной, понятной, но одновременно изысканной и с выдумкой – как сама музыка Равеля. Фантазия автора спектакля нацелена не столько на самореализацию, сколько на просвещение и желание донести идеи оперы до зрителя-слушателя в их первозданном виде. Отсюда удивительные по выдумке и архитектурному решению костюмы, красота разнообразных декораций – одновременно фантастических и очень правдоподобных, а также танцевальная пластика персонажей. Иногда занимательность на грани экстрима, не совсем уместного в детском спектакле: на грани приличий короткое платье у Китайской чашки, совсем за оной костюм Фарфорового чайника – с носиком на причинном месте.

Макдональд в содружестве с художником по свету Д. М. Вуд и хореографом Люси Бурдж создали по всем приметам очень современную и добрую сказку, в которой замкнутое пространство детской комнаты вдруг при начале сказки расширяется и, словно Нильс из «саги» Лагерлёф, герой оказывается соразмерен вещам и животным, которые теперь начинают вести воспитательный процесс. Артистам в этой опере приходится воплощать большей частью образы не людей, но многочисленных представителей «флоры и фауны», не говоря уже о неодушевленных предметах! И здесь пластически абстрактным «объемно-конструкционным» идеям художника по костюмам просто нет числа! Захватывающе неординарные визуальные решения всех подобных образов от Кресла и Кушетки до Лягушки и хорового «миманса» деревьев (с «вдеванием» артистов в объёмы бытовых предметов и всякой живности) невероятно элегантны и, главное, стопроцентно узнаваемы: момент для детской зрительской аудитории архиважный! Но при этом «характеры» таких необычных персонажей и режиссерски оказываются воплощенными на редкость достоверно и качественно.

У спектакля одно замечательное свойство, без которого такая опера совершенно немыслима: он доставляет радость и вызывает жгучее любопытство, интерес к этому загадочному, причудливому миру полусна-полуяви, он одновременно вдохновляет на самостоятельное творчество и учит образцам гармоничного, неразрушительного искусства, примеров которого на мировой оперной сцене осталось не так уж и много. Поют в спектакле хорошо, качественно, стиль оперы оказался близок местным солистам. Алина Яровая (Дитя) и Александра Саульская-Шулятьева (Мать) вместе с многочисленными полуэпизодическими персонажами, которыми обильно населена опера (среди них особо хочется выделить Николая Казанского, Ульяну Алексюк, Наталью Дмитриевскую и др.) составляют прекрасный ансамбль, слушать который – одно удовольствие.

Музыкальным руководителем назван Василий Синайский, но за пультом – молодой Александр Соловьёв, в прошлом сезоне более чем удачно подхвативший у главного дирижёра сложнейшего «Кавалера розы». И эта его работа, также убеждает, она мастерская и воспринимается как большой подарок: настолько тонко, нюансировано, но одновременно выпукло и сочно подана то немного терпкая, то неизмеримо нежная музыка французского гения, что невольно ловишь себя на мысли – а в Москве ли ты, с ее пристрастием к децибелам, плакатным страстям и размашистым штрихам в оркестре? И тут же другая мысль вдогонку: неужели эта музыка никогда доселе не звучала в стенах Большого театра? Кажется, что она здесь жила всегда…

Эксперимент с оперой для детей интересен, но оставляет вопросы. А вот что не оставляет их вовсе, так это то, что дают в первом отделении спектакля до Равеля: замечательную выдумку Бенджамина Бриттена «Путеводитель по оркестру». Под рассказ артиста МХТ Ильи Ромашко и видеопроекции на экране во всё зеркало сцены на неё выходят оркестранты группами и играют под водительством молодого дирижёра Алексея Богорада прекрасную мелодию Генри Пёрселла в обработке Бриттена. Этот ликбез трогателен и одновременно интересен – и детям, и взрослым.

Фото Дамира Юсупова / Большой театр

0
добавить коментарий
ССЫЛКИ ПО ТЕМЕ

Большой театр

Театры и фестивали

Дитя и волшебство

Произведения

МАТЕРИАЛЫ ВЫПУСКА
РЕКОМЕНДУЕМОЕ