Парижская опера предоставила нам возможность комфортного прослушивания премьеры оперы «Валькирия» Рихарда Вагнера. Воскресный спектакль начался в два часа дня и с двумя антрактами закончился в семь вечера. Естественно, гораздо удобнее воспринимать такой спектакль на свежую голову, а не на ночь глядя. В Париже все воскресные спектакли дневные. Предполагается, что людям перед рабочей неделей нужно рано вернуться домой и подготовиться к понедельнику.
Пели совершенно потрясающе. Весь состав был очень мощный. На сей раз дирижёр Филипп Жордан перестал придерживать оркестр, и он звучал в полную мощь там, где это предусмотрено. Приглушённая динамика предыдущего спектакля была отменена, но все певцы без малейшей натуги, совершенно натурально без нажима и напряжения легко перекрывали звучание оркестра. Все широкие скачки вагнеровских мелодических линий пропевались без видимого труда, и артисты, как истинные виртуозы, были озабочены не технической стороной, которая была безупречна, а музыкальной и актёрской. Это не состав, а собрание титанов. Вместе с тем, все лирические сцены были исполнены с тончайшими филировками, и гибкой фразировкой. Все певцы этого состава постоянно задействованы в операх Вагнера, и уже создали себе надёжную репутацию вагнеровских исполнителей.
После пятичасового спектакля я видела вокруг себя не утомлённые, раздражённые или кислые выражения лиц меломанов, а горящие глаза, радостные улыбки и восторженный обмен мнениями.
В этой постановке тетралогии все роли распределены раз и навсегда, но роль Вотана исполняют два певца. И латышский бас-баритон Эгилс Силиньш произвёл на публику более сильное впечатление, чем немецкий баритон Томас Йоганнес Майер, которого я слышала на премьере «Золота Рейна». У Силиньша могучий голос красивейшего глубокого тембра, именно тот голос, который ассоциируется с персонажем верховного бога древнегерманского эпоса.
Изумительнейший австралиец Стюарт Скелтон в роли Зигмунда, считается одним из самых крупных героических теноров нашего времени. Голос удивительной теплоты с редкой красотой среднего, насыщенностью нижнего и мощью верхнего регистров. Певец, обладающий очень долгим дыханием, могущий тянуть длинные ноты до бесконечности, очень ровным тембром, как у виолончели.
Австрийское сопрано Мартина Серафин в роли Зиглинды, обладающая голосом огромной мощи и широчайшего диапазона, настоящая трагическая актриса, рождённая петь партии Вагнера и Рихарда Штрауса, совсем недавно, в ноябре 2012, дебютировала с огромным успехом на сцене Парижской Оперы в роли Тоски. Дуэт Скелтона и Серафин, двух актёров и певцов равноценного уровня, с первого до последнего появления на сцене держал публику в состоянии наэлектризованости.
Партию Хундинга исполнял австрийский бас Гюнтер Гройсбёк, в «Золоте Рейна» исполнявший партию Фафнера. Образ злобного и жестокого грубияна и мачо, в худшем смысле этого слова, ему отлично удался и за счёт жёсткого тембра голоса и за счёт импульсивной пластики и шаржированного рисунка роли.
В роли Брунгильды впервые на сцене Парижской Оперы выступила англичанка Эйлвин Меллор, считающаяся одной из лучших вагнеровских сопрано своего поколения.
Пожалуй, только исполнительница партии Фрики, французская меццо-сопрано, Софи Кох явно уступает коллегам в мощности голоса и актёрского мастерства. Её меццо-сопрано в нижнем регистре не очень меццо, если можно так выразиться. Но в целом ансамбль исполнителей произвёл самое лучшее впечатление. Октет валькирий – Келли Год, Карола Хон, Сильвия Хабловец, Вибке Лемкуль, Барбара Морихиен, Элен Ранада, Луиза Каллинан и Анн-Бет Сольванг – воспринимался, как единое целое.
Что касается зрительного ряда постановки, то я бы назвала его «стилем эпохи развитого экономического кризиса», когда Зиглинда поёт в демисезонном пальто, которое она носит не первый год, в момент любовного порыва сбрасывает его, а под ним оказывается ночная рубашка, в которой она уже так до конца спектакля и остаётся. Зигмунд одет в камуфляж. Хундинг – в кожаное пальто. Но самое поразительное – это валькирии. О, где вы, костюмы Шарля Бьянчини из библиотеки-музея Парижской Оперы? Валькирии одеты в белые халаты, намекающие в начале спектакля на их девственность, превращающиеся в последнем акте в халаты больничных нянечек. Каких ещё нянечек? А на то она и «режопера», чтобы высасывать из пальца самые абсурдные выкрутасы в самом неподходящем по музыке месте. Дело в том, что в этой постановке немецкий режиссёр Гюнтер Кремер продолжает «переосмысливать и пережёвывать» немецкую историю двадцатого века.
Поскольку "Полет валькирий" был во время второй мировой войны символом немецких люфтваффе, бомбивших под эту музыку в немецких документальных фильмах города Европы и Советского Союза, а Фрэнсис Кополла использовал это произведение в фильме «Апокалипсис», режиссёр решил именно эту музыку и «опустить». В результате, вместо того, чтобы носиться на конях по воздуху, оглашая окрестности воинственными кличами, восемь валькирий, ползают по сцене на коленях, обмывая тряпками лежащих на полу абсолютно голых статистов, и, перетащив их постепенно за сцену, домывают полы, не переставая при этом петь свои партии. Медсёстры-уборщицы, ползающие с тряпками по полу и поющие «полёт валькирий», это самое патологическое режиссёрское решение из тех, что мне доводилось видеть в опере.
Создавая сценические произведения, композиторы постоянно брали в расчёт способность публики как сосредотачиваться, так и заснуть посреди спектакля. Об этом можно прочитать в переписке многих композиторов, и Вагнер не был исключением. Он совершенно точно рассчитывал продолжительность и чередование статичных (речитативных), лирико-драматических (с красивейшими мелодиями и оркестровкой) и динамических эпизодов. А режиссёр в этой постановке, все динамические моменты «посадил» и сделал статически неподвижными. Например, поединок на мечах Зигмунда и Хундинга, происходит в плотном кольце статистов, одетых в форму немецких полицаев эпохи войны, и мы видим только их спины.
Вся вторая сцена разговора Зигмунда, Зиглинды и Хундинга происходит на фоне спущенного занавеса, выкрашенного под кирпичную кладку. Акустически для голосов это выгодно, но куда смотреть зрителю?
Единственные два зрительно интересных момента были в оркестровом вступлении и в конце 1-го действия.
Во вступлении на лестнице, похожей на строительные леса и занимающей в ширину всю сцену, были картинно разложены обнажённые мускулистые мужские тела, долженствующие изображать одновременно тех павших воинов, которых подбирают валькирии на поле боя и, с большой натяжкой, жертв концлагерей: рядом с каждым раскинувшимся «трупом» в позе «Мыслителя» сидел статист, одетый в униформу полицая времён второй мировой войны. Поскольку сия «живая картина» очень напоминала фронтовые зарисовки немецких художников с полей первой мировой войны, которые я когда-то видела в музее, этот ход показался достаточно сильным, но единственным за все пять часов действа.
Вторым симпатичным моментом был весенний сад в конце 1-го действия. Там хоть было что-то напоминающее деревья в буйном цвету и огромная лампа, выдаваемая за луну. Всё остальное – голая сцена, иногда зеркало, спущенное так, чтобы зритель видел артистов не только спереди, но и сзади, и огромные буквы «ГЕРМАНИЯ», опрокинутые Вотаном так, чтобы осталось только слово «мания». Среди всей серости и бурости возникает Фрика в кринолине алого цвета, который символизирует то ли кровь, то ли те алые знамёна, с которыми люди в камуфляже выскакивали в предыдущей части тетралогии – «Золоте Рейна». Тоже намёк на историю 20-го века.
Так хочется, наконец, увидеть оперную постановку не только с хорошо поющими вокалистами, но и с чем-то, на чём можно взгляд остановить: декорациями и костюмами. Может быть дождёмся.
Валькирия впервые была поставлена на сцене Парижской Оперы 12 мая 1893 года, во французской версии Виктора Вилдера. До 1978 года исполнялась 700 раз. Между 1967 и 1971 годом шла в постановке приехавшего из Байройта Виланда Вагнера. С 1976 года шла в постановке Клауса Михаэля Грёбера. В конце концов была предпринята новая постановка всей тетралогии в 2010, которую мы сегодня видим с сильными изменениями.