Искусство оперной режиссуры – субстанция особая и, как бы это парадоксально ни звучало, с искусством драматического театра в чистом виде имеющая точки соприкосновения, скорее, теоретического, нежели практического свойства. Правда, сегодня, когда не только драматический театр погряз в режиссерском беспределе, но и в недрах самого музыкального театра вызрели плоды так называемой «режиссерской оперы», разрушающие устои жанра изнутри, практическое сближение радикального режиссерского подхода к драме и опере обозначилось, словно зловещий оскал борьбы за переоценку ценностей. Казалось бы, в новое столетие мы вступили совсем недавно, однако жесткие, пульсирующие ритмы последнего десятилетия, когда проблемы человеческой разобщенности и утраты духовного начала, став обыденностью, как-то незаметно престали всех волновать, незавидное положение оперы в качестве заложницы новой бездуховной реальности обозначилось особенно сильно.

Безусловно, оперная постановка оперной постановке – рознь, и стремление вырваться из порочного круга «режоперы» современный музыкальный театр всё еще не утратил.

Последняя работа Ольги Ивановой в ее родном театральном доме – Московском камерном музыкальном театре им. Б.А. Покровского – как раз и заставляет задуматься о том, что опере давно пора вернуться к своим истокам, не только не разрушающим, но и бережно радеющим за саму чистоту этого эстетически возвышенного жанра. И чтобы доказать сие на практике, режиссер решилась на смелый эксперимент, выбрав для постановки музыкальный материал, для сцены не только не предназначенный, но и лишенный – в привычном понимании – четко обозначенной драматургической канвы. Речь идет о «Stabat Mater», гениальном посмертном опусе Джованни Баттисты Перголези, созданном в 1736 году и явно опередившем свое время новизной композиционной формы, открывшей в духовной музыке нетронутые до этого пласты виртуозной «концертности» и «театральности» яркого динамичного письма.

Латинское «Stabat Mater dolorosa» («Стояла Матерь скорбящая»), или сокращенное «Stabat Mater», – начало одной из средневековых секвенций (песнопений, исполнявшихся во время католической мессы перед чтением евангелия). Сегодня относительно авторства этих текстов единой точки зрения не существует, но, согласно наиболее распространенной, автором считается итальянский поэт XIII века Якопоне да Тоди. Словесный корпус этой секвенции содержит два десятка терцин. Первая его часть повествует о страданиях Девы Марии во время распятия ее сына Иисуса Христа, вторая представляет собой неистовую мольбу грешника о даровании ему рая после смерти. Собственно, вот и вся вербальная драматургия, положенная в основу опуса Перголези, поэтому пути режиссерской фантазии относительно сценического его воплощения могут быть самыми разными и неожиданными. При этом при всей «реалистичности» канона евангельских событий, о которых идет речь в этой духовной кантате Перголези, намерение их сценического воплощения (в силу концертной условности самóй музыкальной формы), кажется, уже изначально взывает к абстрактности визуального ряда, в котором всё договорить до конца как раз и должна сама музыка.

Однако помимо мизансценических и пластических режиссерских решений перед постановщиками сразу же неизбежно встает проблема адекватности обеспечения визуального ряда. Как сделать так, чтобы неоперная партитура 18-го века, отнюдь не потерявшая своей актуальности и в веке 21-м, смогла оказать эффект духовной терапии на современного зрителя и слушателя, испытывающего на себе мощный антидуховный прессинг и бешеные ритмы жизни? И как ни странно, на помощь режиссеру приходят именно современные технические новшества: компьютерные технологии, средства 3D-анимации, видеографика. И разговор с публикой 21-го века с применением арсенала современных театрально-технических достижений оказывается невероятно демократичным, понятным массовому сознанию, а потому – чрезвычайно действенным.

На эту постановку Ольга Иванова собрала вокруг себя весьма сильную команду единомышленников: сценографа и художника по костюмам Виктора Герасименко, специалиста по 3D-анимации Данила Герасименко и художника по свету Владимира Ивакина. Два премьерных спектакля состоялась еще в прошлом сезоне в конце июня, однако автор этих строк смог побывать лишь на третьем только сейчас, в конце октября. В паре со «Stabat Mater» Перголези, опусом, открывающем вечер, идет другой одноактный спектакль Ольги Ивановой – «Человеческий голос» Франсиса Пуленка, поставленный ею еще три года назад. Тогда он задумывался как парный к «Запискам сумасшедшего» Юрия Буцко. Но, пересматривая сегодня оперу Пуленка, я вдруг явственно ощутил, что вижу совсем другой спектакль. И причина этого не только в том, что исполнительница монооперы Ирина Курманова за три года, прошедшие с премьеры, невероятно сильно выросла как в вокальном, так и в драматическом аспекте, но также и в том, что компьютерный видеоряд стал иным.

Если раньше в «Записках сумасшедшего» и «Человеческом голосе» он носил ярко выраженный камерный характер, обращался к зрителю в форме интимного дневника соответствующих героев и во всеобщий социальный космос имел лишь локальные выходы, то теперь обе постановки – «Stabat Mater» и «Человеческий голос» – идеей всеобщего космоса буквально пронизаны. Обе они сегодня предстают поразительно универсальными средствами духовной терапии нашего времени. Что касается экспликации постановки «Stabat Mater», то наперед зрителю режиссер ее не раскрывает, давая возможность через мизансцены, пластику и 3D-анимацию, зрительные образы которой разворачиваются как на заднике сцены, так и на суперзанавесе авансцены, найти свои собственные ассоциации, которые, безусловно, у каждого будут свои. В данном случае это вовсе не рутинное разгадывание ребуса под названием «Что хотел сказать режиссер», обычно свойственного эстетике «режоперы», а увлекательнейшая игра в ассоциации, что вполне закономерно, коль скоро мы имеем дело с музыкальным сочинением, изначально для сцены не предназначенным.

Однако вопросы, на которые ищутся ответы, режиссер, естественно задает и себе, и нам: «Как молиться о спасении души: всем миром или в одиночестве? Как выбраться из темной комнаты наших страхов и сомнений? Как разглядеть лица друг друга в темноте и научиться любить и сострадать?» Партитура Перголези, в оригинале созданная для двух солистов (сопрано и альта), струнных и органа, в традиции исполнения с выделением хоровых эпизодов, которая дошла вплоть до наших дней, рассчитана исключительно на женские голоса (хотя в эпоху композитора партия женского альта вполне могла исполняться и кастратом). Закономерно, что появление хоровой линии сразу же придало этому опусу хотя бы некое подобие повествовательной театральности. И спектакль Ольги Ивановой говорит о разобщенности, потерянности и одиночестве именно женской части большого современного мегаполиса, который стал для них тюрьмой и из которого они, повинуясь своему женскому, а значит материнскому началу, вырываются в виртуальное измерение евангельского пассиона. Вырываются – и привычные современные одежды меняют на стилизованные под древность туники.

Именно здесь они и находят дорогу к свету, но не всё так просто. Важно не ошибиться в выборе, ведь свету вселенской надежды, объединению в вере, которые ассоциируются с партией сопрано (со скорбящей Девой Марией), противостоят сумерки прегрешений и духовной разобщенности, которые ассоциируются с партией альта-травести (с отроком-грешником, не находящим себе покоя и агонизирующим при виде крестных страданий Спасителя). В бездуховность урбанистического пространства возврата больше нет, и оно гибнет в пламени материнской скорби: именно эта скорбь смогла объединить и позволить разглядеть такие же страдающие лица. Но выбор сделан правильно: финальным «кадром» 3D-анимации постановки становится знаменитая скульптура «Pieta» Микеланджело, наверное, самая пронзительная и живая квинтэссенция материнского страдания, когда-либо воплощенная в неживой природе камня.

Новая постановка Ольги Ивановой, несомненно, носит во многом экспериментальный характер. При этом ее облик предстает располагающе открытым, находящимся, подобно неустанному течению времени, в постоянном развитии. К зрительской интерактивности спектакль взывает настойчиво и явно заинтересованно, заставляет задуматься о вечном и незыблемом. Возможно, кто-то найдет в этой постановке некую недосказанность, кто-то – излишнюю метафоричность, кто-то – отчасти даже таинственность масонской атмосферы, связанную с пространством храма в виде черной комнаты с отражающими зеркалами и атрибутикой загадочных «священных» артефактов. Но и те, и другие, и третьи непременно ощутят в ней конструктивную режиссерскую созидательность и абсолютную искренность в подходе к этой вечной теме. Я практически уверен, что со временем прокатная жизнь спектакля способна привести к дальнейшим модификациям, ведь открытость постановочной формы – очень важное достоинство для его интеграции в проблемы нашего бытия.

Костюмы двух солисток спектакля – истинно царские костюмы, словно отсылающие к иконным образам. На первый взгляд, немного странно, что костюм отрока-грешника (альт), как и костюм Девы Марии (сопрано), – это типично женский наряд с высоким убором-«нимбом» на голове. Но это режиссерское решение лишь подчеркивает сопоставление двух конкурирующих начал – света и тьмы. В этом угадывается и глубокий христианский смысл: и для раскаявшегося грешника есть место в Царстве Божьем, равное месту сáмого добродетельного праведника. В силу этого две ипостаси и выведены в спектакле внешне практически похожими. И главное здесь зависит оттого, насколько мы готовы пропустить эту христианскую сентенцию через себя, насколько готовы пройти вместе с хором, занятым в этой постановке, путь преображения от тьмы к свету.

А пройти этот путь, во что бы то ни стало, должен каждый! Именно к этому зовет нас постановка. Именно к этому призывает и сама музыка. Именно к этому располагают, в целом, уверенные вокальные и актерские интерпретации Екатерины Ферзбы (сопрано) и Марии Патрушевой (альт), обнаруживающее неплохое музыкально-стилистическое соответствие задачам своих партий. В этой постановке великолепен хор – «коллективная совесть» духовной вселенной спектакля (хормейстер – Алексей Верещагин). Потрясающе выразительно звучит и оркестр, за пультом которого в этот вечер находится дирижер-постановщик Айрат Кашаев. И дверь в музыкальную вселенную «Stabat Mater» Перголези оказывается не просто приоткрытой: на сей раз постановка погружает в нее захватывающе глубоко и основательно мощно!

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru