Украинский тенор Дмитрий Попов – молод, но уже снискал славу одного из ярчайших исполнителей своего поколения. В 23 года заслуженный артист Украины, солист Национального театра оперы и балета в Киеве, он теперь проживает в Штутгарте и гастролирует по всему миру. Зураб Соткилава сказал о нем, что в троице великих (Паваротти, Каррерас и Доминго) Попов мог бы заменить любого и картины не испортил. Оценка высокая, даже с поправкой на преувеличенность любых комплиментов.

Как это часто бывает с людьми, нашедшими свое призвание, в судьбе Дмитрия Попова много как бы случайного. Он и певцом стал случайно. Родился и вырос на Донбассе, в маленьком шахтерском городке Рубежное в семье химиков-технологов. Он, правда, учился в музыкальной школе по классу фортепиано и пел в хоре, но идти собирался по стопам родителей. Случайно его мама узнала о существовании в Харькове института искусств, случайно Попов в него поступил на подготовительное отделение факультета сольного пения, даже и не подозревая, что поступил в Харьковскую консерваторию. Случайно ему повезло с педагогами. «Словно чья-то рука ведет меня по жизни и помогает мне», - резюмирует Попов.

При поступлении Попов пел басовую песню Варяжского гостя. Его взял в свой класс народный артист СССР Николай Манойло и стал готовить в баритоны. По словам самого Попова, первый учитель щедро делился с ним всеми тайнами профессии оперного певца и успел привить ученику любовь и благоговение к высокому искусству. Но снова вмешался случай. Манойло ушел в мир иной, и со второго курса Попов перешел в класс Тамары Веске. Спустя год Веске перевела его в тенора и стала развивать у него верхний регистр.

Не это ли обстоятельство предопределило своеобразие творческой карьеры Попова и особенности его певческого почерка? Ценители единодушно отмечают красоту тембра, мощь и какую-то особенную полетность его голоса: чистый, сильный, объемный, выразительный и горячий, говорят о нем поклонники. Вопросы и сомнения возникают при проведении более тонких различий. Знатоков смущает сочетание в репертуаре Попова чисто лирических партий с партиями плотного драматического звучания.

На третьем курсе консерватории, втайне от педагога, Попов поступил солистом в труппу Харьковской оперы, где пел небольшие партии: Гонца в «Аиде», Ремендадо в «Кармен», Гастона в «Травиате», Чекалинского в «Пиковой даме», Борсу в «Риголетто». При выходе на сцену, по его собственному признанию, не испытывал ничего кроме огромного счастья, и сменил это «огромное счастье» на еще большее – в 2002 году 21-летнего певца приняли в Национальную оперу в Киеве и одновременно на пятый курс Киевской консерватории. Дебютировал Попов на новой сцене партией Анатоля Курагина в опере «Война и мир» Прокофьева. И здесь не обошлось без крайностей. Следом пошли Владимир Игоревич в «Князе Игоре», Альфред в «Травиате», Ленский в «Евгении Онегине», Андрей в «Мазепе», Энцо в «Джоконде» Понкиэлли. Драматические краски в голосе Попова были замечены и тут же поставлены на службу искусству и театральной кассе. В театре свои законы: уж если руководство нашло драматического тенора, то заставляет его петь. Хорошее чувство стиля помогает Попову как-то справляться со столь разноплановым репертуаром. Но вопросы к нему остаются, особенно у западных коллег и публики.

«Моей большой ошибкой было то, что я хотел продемонстрировать весь спектр своих знаний и возможностей – от лирического героя до драматических ролей. Широта диапазона, которая приводит в восторг музыкантов Москвы и Киева, почему-то шокирует профессионалов в Европе.’’Вы определитесь, пожалуйста, какой у вас голос’’, – говорили мне. И я даже стал сомневаться в своих способностях. Конечно, пять лет прослушиваний не прошли даром, у меня было много контрактов. Но если бы мне сразу подсказали, что в Европе нужно петь в одном ключе, то разочарований было бы меньше» – так вспоминает Попов о начале своей международной карьеры.

Впрочем, глядя со стороны, может показаться, что сольная карьера Попова на Западе складывалась весьма удачно. Международный дебют певца состоялся в 2004 году в норвежском Кристиансанне, где он спел Альфреда в «Травиате» Джонатана Миллера. После серии спектаклей Миллер пригласил Попова выступить в Ковент-Гардене, предложил ему молодежную двухлетнюю стажировку, но с маленькой стипендией и без гарантий. В тот раз Попов остался верен Киевской опере, что не помешало его дебюту в королевском театре Турина в опере «Таис» (партия Никиаса), в Норвежской Национальной опере и на сцене Латвийской Национальной оперы с партией Альфреда. В 2007 году он стал лауреатом II премии престижного Международного конкурса Пласидо Доминго Operalia в Париже, после чего перед ним распахнулись двери самых лучших оперных домов Европы.

В 2009 году Попов и вовсе перебрался в Германию. На сцене берлинской Немецкой оперы он выступил в партии Пинкертона («Мадам Баттерфлай»), а также Каварадосси («Тоска») и Рудольфа («Луиза Миллер»). В том же году певец начал сотрудничество со Штутгартской оперой, став ее постоянным солистом. В 2011 году Попов дебютировал в Баварской государственной опере и снова вышел на сцену лондонского Ковент-Гардена. За его плечами участие в постановках мадридского Театро Реал, оперы Монте-Карло, Лионской оперы, Мариинского театра, а также на многих других театральных и фестивальных площадках.

«В Западной Европе нельзя петь так, как меня учили в Киеве. В ведущих украинских и российских театрах идет упор на громкость, диапазон, звучание, и если певец обладает этими качествами, то он уже успешен. В Европе меломаны не любят громкой музыки, здесь больше внимания уделяется стилистике, аранжировке, образу», – делится приобретенным опытом Попов…

* * *

Латвийская Национальная опера, где автору этих строк довелось видеть и слышать Дмитрия Попова, по-видимому, не принадлежит к числу вполне европейских. При нашей бедности на голоса участие Попова в спектакле – всегда событие. Публика охотно прощает певцу «широту диапазона» и одинаково восхищается им в ролях Эдгара и Герцога, Рудольфа и Ленского. И что с того, что Ленский у Попова несколько непривычен, с драматическими оттенками и уклоном в героику? Попов красив и статен, заражает своей энергетикой, подкупает благородством манеры исполнения и особой одухотворенностью создаваемых образов. Он владеет техникой пения достаточно, чтобы иметь возможность проявить свое несомненное актерское дарование.

Другое дело, что порой этому мешает режиссура и, возможно, какие-то иные обстоятельства, природа коих мне неизвестна. Интересный опыт в этом плане представляли собой спектакли 5 и 7 марта нынешнего года в Риге – «Риголетто» и «Богема», в которых публике было обещано участие Дмитрия Попова в партиях Герцога и Рудольфа соответственно. Театр был полон, но сколь различными оказались впечатления первого и второго вечера. И не Попов стал тому виною.

«Риголетто» – новинка этого сезона. Правда, свежей ее назвать мудрено, но не потому, что премьера спектакля состоялась еще в сентябре 2014 года. Дело в другом. Уж больно основательно режиссер Марго Залите одолжилась у детища Николауса Ленхоффа и Саксонской государственной оперы, каким мы его знаем по записи 2008 года. При этом Залите позаимствовала не только детали, но и концепцию дрезденской постановки. От себя же она добавила много соли и еще больше перца, сделав рижский вариант спектакля мало удобоваримым если не вообще, то в очень существенных частностях. И прежде всего это коснулось сцен с участием Герцога.

Уж и не знаю, не немецкой ли выучке – а Марго Залите долго и упорно училась оперной режиссуре в Германии – она обязана убеждением, что порнографии в опере мало не бывает. Непристойные сцены обрамляли чуть не каждый выход Герцога. В первом и третьем действиях он и сам подвергся насилию действием со стороны режиссера, будучи вынужден петь без отрыва от щедро расточаемых ласк, весьма грубых, что не просто портит картину, а полностью смазывает образ Герцога. И ладно бы это только плохо смотрелось со сцены, но это же и петь мешало. Арию «Та иль эта» Попов пел в окружении копошащейся челяди, занятой то ли эротической фотосессией, то ли съемками жесткого порно. Эта возня, бессмысленная и беспощадная, а главное – очень шумная, являла собой подобие фальшивящего оркестра в тылу у Герцога. И зачем Герцогу объясняться в любви Маддалене, если он разве что не овладевает ею прямо на сцене? На качестве знаменитого квартета это увлечение режиссера отразилось самым губительным образом, даже без учета того, что исполнитель партии Риголетто Самсон Изюмов был далеко не в лучшей форме. А какова находка режиссера – непрерывно позвякивающие шторы из цепей в дверном проеме притона Спарафучиле в момент исполнения арии «Сердце красавицы склонно к измене» и по ходу третьего действия! Привнести в партитуру Верди массу немузыкальных звуков – это большая смелость, но едва ли достойная вознаграждения. Благоприятное впечатление оставила лишь сцена Герцога и Джильды (Инга Шлюбовска) из второго действия, почти не пострадавшая от навязчивой креативности режиссера. В ней Попов был в высшей степени убедителен и вокально, и актерски. Но спасти спектакль в целом ни он, ни Инга Шлюбовска оказались не в силах. Режиссура затмила собой все, кроме оркестра под управлением Мартиньша Озолиньша, который один только и стоял на страже замысла Верди.

И какое преображение в «Богеме» Пуччини, правда, с другой партнершей, а самое главное – с другим режиссером! Петерис Крылов – выпускник ВГИКа, представитель старой школы, делал первые шаги в профессии как реквизитор и помощник режиссера. Это очень заметно, давно не приходилось видеть в нашей опере так затейливо и одновременно просто оформленного спектакля. Действие оперы, относящееся к периоду царствования короля Луи-Филиппа, смещено не так уж сильно, на какие-нибудь 40 лет, но это не так уж важно. Общая атмосфера Парижа с тех пор мало переменилась и передана натурально. Ощущение того, что он (Париж) здесь рядом, стоит только выйти из театра, не покидало на протяжении всего спектакля. Сценографическая часть (художник Андрис Фрейбергс), на мой взгляд, безукоризненна: все продумано почти до мелочей, а мелочей хватает. Но не о них речь. Удачно подобранные солисты (Инга Шлюбовска, Янис Апейнис, Арманд Силиньш, Рихард Мачановский) составили прекрасный ансамбль, где каждый дополнял друг друга, не заслоняя и не перебивая главных действующих лиц – Эвию Мартинсоне и Дмитрия Попова в партиях Мими и Рудольфа.

Попов – Рудольф был хорош. Великолепно, если не сказать упоительно, он провел сцену с Мими. Вместе с Мартинсоне был проникновенен и трогателен от первого до последнего занавеса. И если Мими взаправду умирает на сцене в этом спектакле, если все его участники и слушатели в зале искренне сопереживают ее горькой участи, то, наверно, еще и потому, что ничто не мешает музыке и певцам передавать тонкость чувств и состояний, окрашенных в тона буржуазной сентиментальности, но не чуждых и общечеловеческого звучания. Вот такую оперу нельзя не любить, и именно в таких постановках может с наибольшей полнотой раскрыться талан Дмитрия Попопва, которому нельзя не пожелать всяческих успехов, в том числе, и прежде всего на латвийской оперной сцене.

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru