Этой премьерой «Аиды», интригующе обозначенной как «fashion-opera», интересовались все театралы Новосибирска — одни помня про «Турандот», которую режиссер-постановщик Вячеслав Стародубцев представил прошедшей зимой как оперу-квест, другие вдохновившись возможностью увидеть новое прочтение знаменитой оперы Верди, а кто-то, кажется, просто желая разнообразить свой июль посещением театра. Билетов было не достать уже за месяц до премьеры. Не купившие их загодя всячески пытались поймать на лету лишние перед началом. Обновлённый зал театра был переполнен.

Занавес, который эффектно открылся на самой кульминации оркестрового вступления, открыл нам сцену, и сразу стало ясно, что обещанная режиссёром «философия Сальвадора Дали» действительно есть основная идея оформления спектакля. Интриговало с первых секунд многое: и сюрреалистические поднятые ввысь слоны на тонких ногах, что так часто изображал Дали, и огромная пересекающая задний план лестница, и вызывающий в памяти ассоциации с кубизмом загадочный подиум по левую сторону сцены. Всё это гармонировало друг с другом в своей расстановке, а довершал великолепие фон – живая инсталляция характерных для этой стилистики символов. Благодаря фону сценический колорит несколько раз менялся полностью – то становился ярко-красным, под стать Амнерис и её одеяниям, то удручающе серым со множеством оттенков, в какие был окрашен весь финальный дуэт. Вероятно, ещё одна такая премьера – и по фону-инсталляции стиль Вячеслава Стародубцева станет узнаваемым.

В квадратных вставках на сцене таился песок. Этот любопытный ход был использован всего лишь один раз в самом начале действия. После же, незадолго до появления народных масс, песочницы, роль которых, видимо, завершилась, были закрыты сверху неторопливо и элегантно – что ж, детство закончилось, вот уже и Радамеса назначают военным начальником.

Отдельная тема — вымышленное лицо, ребёнок, воплощённый юным Мишей Жумакбаевым. Какие только фантастические версии не возникали по поводу этого персонажа ещё до премьеры. При внимательном же взгляде можно было заметить, что этот ребенок вполне мог быть прочтён отнюдь не только как материальное существо. Он олицетворял горячо любимую родину Аиды: она обнимала его и любовалась им на берегу Нила, среди толпы показывала ему Радамеса, на его примере Амонасро демонстрировал Аиде то, что будет с её краем, если она не послушает отца… И сколько угодно можно рассуждать о символе потерянного детства и чистоты – не слишком ли косвенное отношение он имеет к истории Аиды, да только правда тут – «о двух концах».

Дирижёр – уже знакомый новосибирским зрителям Дмитрий Юровский – вел спектакль уверенно. Он обращался с партитурой бережно, внимательно и чутко, выявляя оркестровые звучности, при этом в ключевых моментах склоняясь к несколько замедленным темпам.

«Аида» всегда действует на публику своими массовыми сценами. Здесь они во главе с Владимиром Огневым (Царь Египта) и Алексеем Лаушкиным (Рамфис) впечатляли своим сочетанием масштабности и эстетической тонкости. Танцы не стали сильной стороной – отдельные движения воинственных египтян даже смущали своей излишней современностью и упрощённостью (а танцы мальчиков так и отсутствовали вовсе), но с интересом можно было наблюдать за геометрией появления на сцене разных групп и их переходами. Костюмы Царя и Рамфиса (художник по костюмам – Жанна Усачёва) удивительным образом перекликались друг с другом в мелочах: бирюзово-чёрные рукава Рамфиса находили отражение в поясе Царя тех же цветов, борода Царя была чёрной, а борода Рамфиса… бирюзовой. Все вместе весьма сочеталось с тонким обрамлением шлема у обоих.

Открытием и источником удовольствия для слушателей в этот вечер стал Радамес в исполнении Михаила Агафонова. Казалось, что его теплый тенор звучал прекрасно из любой точки сцены, и совершенно не тяжело, а по-особенному ясно, мягко и в то же время глубоко трагично. Вся эта трагичность и составляла основу его образа, и какой бы причудливый костюм и позолоченная кольчуга не были на него надеты, он играл с такой обречённостью, что дальнейшая судьба его угадывалась с самого начала.

В одном из эпизодов он поднялся на середину лестницы и будто бы немного не дошёл до необходимой ступеньки: прямо над ней на фоне-инсталляции возникло что-то вроде солнца с вращающимися лучами.

В Амнерис, которую воплощала на сцене неподражаемая Агунда Кулаева, соединилось всё – и гордое величие, и безудержное отчаяние. Она выходила на подиум в ярком жёлтом наряде, контрастируя с тёмно-синим одеянием Аиды – и это была самая правдивая Амнерис, какую только можно встретить. Её замечательное меццо, звучащее иногда приглушённо, иногда гневно, переполняло зал и сердца зрителей. Но не менее проникал в душу и её облик – то почти воинственный, горделивый, подчёркнутый блестящими костюмами, то слишком будто бы личный, окутанный ореолом красных оттенков оформления сцены. Эта простота, дополненная различными символами вроде длинных распускающихся рукавов платья и неподвижными силуэтами жрецов, будто стеной отделяющих Амнерис от Радамеса, только ещё больше заставляла зрителей сочувствовать её переживаниям.

Аиду ждали все, а некоторые признавались, что пришли на премьеру ради неё. Вероника Джиоева давно любима в Новосибирске, посему сомнений не было никаких, что все увидят прекрасную Аиду. Убеждена, что именно её образ останется в памяти зрителей особенно надолго. Первоначально одетая как все эфиопские пленники (что, правда, выяснится несколько позже), Аида меркла под блеском и уверенностью Амнерис, но чем далее, тем больше становилось ясно, что Аида Вероники совершенно не слабая и жертвенная. Она состязалась с Амнерис не только в чувствах, но и в характере, и во всех ансамблях наблюдать за их взаимодействием было необыкновенно интересно. Здесь можно было ощутить особое эстетство, и не только визуально. Великолепный голос Вероники звучал убеждающе изумительно на forte, удивительно мягко и глубоко на piano, особенно в нижнем регистре. Совершенно магически прозвучал дуэт Аиды и Радамеса на берегу Нила, среди приглушённых тонов сцены. Этой, возможно, самой идеально прозвучавшей сцене публика аплодировала неистово и кричала отдельное «браво».

На протяжении действия менялось отношение и к Амонасро в исполнении Павла Янковского. Изначально он мог показаться более мягким, чем следовало бы, но от этого впечатления не осталось и следа после грандиозного дуэта и всего нильского акта. В придании его образу мрачности большую роль сыграло освещение (художник по свету Сергей Скорнецкий). Возвышаясь над Аидой, выделяющийся из темноты грозной фигурой, Амонасро бросал ей свои угрозы и обвинения. Метафорические силуэты народа, о котором говорил Амонасро, служили ему фоном – иногда он как тень отходил к ним, и голос его звучал страшным проклятием. Здесь не было ни единой режиссёрской ошибки, только необычный подход и на редкость удачно отвергнутые стереотипы поведения героев.

Необычна решена была и финальная сцена, где единственным красным среди чёрно-серых оттенков стала Амнерис, опустившая свои «силы»-рукава над оставшимися вдвоём влюблёнными. Возможно, режиссёрский ход с блужданием героев в воображаемой темноте и мог вызвать некоторое сомнение, но это выглядело символичным на фоне упрощённых обликов жрецов и почти материально показанного схождения стен, благодаря которому Аида и Радамес наконец перестали метаться в этом пространстве. Они теперь были одеты в чёрные балахоны, отражающие свет своими причудливыми гранями самых разных форм. Быть может, это слишком блестящее и претенциозное обличие для тех, кто должен умереть, но смотревшееся органично в общем контексте среди почерневшей сцены и четких граней квадратов бывших песочниц на полу, казалось, единственных сохранивших какой-то живой свет. Пожалуй, это самое сильное зрительское потрясение: бледный Радамес с безумно трагичным взглядом, устремлённым почти в никуда, закрывающий своими руками глаза Аиде, осторожно склонившейся к нему… Именно эту картину уносили с собой выходящие из зала зрители, стремившиеся обсудить премьеру прямо здесь, на месте, а осудить или восхититься – кто знает?

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru