— Отгремела ваша блестящая победа на одном из крупнейших органных конкурсов мира. Каково послевкусие?

— Ну, конечно, я очень-очень рад! Выразить словами весь этот восторг просто невозможно. Это очень важная для меня победа, потому что я, несмотря на внушительный для моего возраста список творческих достижений, в органном конкурсе столь глобального масштаба участвовал впервые! Я лауреат многочисленных композиторских, фортепианных, органных конкурсов, но Первая премия на столь престижном конкурсе, как Таривердиевский, — большой успех и выход на качественно другой уровень. Для органиста это то же самое, что для пианиста выиграть конкурс Чайковского.

— Кто поддерживал вас на непростом пути к этому творческому рубежу?

Иван Татаринов: В первую очередь, это мои любимые родители — Алексей Татаринов и Татьяна Татаринова, которые меня поддерживают всю мою жизнь. Сейчас я живу в США, но мы ежедневно разговариваем по Skype. Без их поддержки и мудрых наставлений было бы сложно представить вообще все мои музыкальные успехи, а не только победу на Конкурсе. Особая благодарность моим замечательным педагогам — блестящим музыкантам. Мой наставник — Штефан Энгельс замечательный, просто невероятный человек и коллега,- стал для меня почти как родной за последние несколько лет. Я отдаю отчет в том, что эта победа — плод его потрясающих занятий со мной. Он вывел меня на совершенно иной исполнительский уровень, дал второе дыхание. Даниэль Зарецкий — это человек, который вообще перевернул мою жизнь.

Прекрасный органист, преподаватель от Бога, опять же коллега — с ним всегда легко и непринужденно можно поговорить, как со своим старшим товарищем. Годы обучения у него в Санкт-Петербургской консерватории — ключевой момент моего становления как органиста. Был краткий период, когда я учился у Кристофа Манту — интеллигентнейшего человека и тонкого музыкант. Так вышло, что он заменял Штефана Энгельса в Southern Methodist University в течение одного семестра. Вот, посчастливилось поучиться у такого большого мастера. Ну и, конечно, Татьяна Бочкова — мой первый органный профессор еще в моем родном Нижнем Новгороде. Она еще и блестящий ученый. У меня нет слов, чтобы выразить свой восторг перед ее преданностью органному искусству и педагогическому таланту. Благодаря ей, я выбрал этот путь и стал тем, кем я являюсь.

И, конечно, отдельных слов восхищения заслуживает человек, без которого вообще нельзя представить этот конкурс, — его основатель, идейный вдохновитель, арт-директор, да и просто душа конкурса — Вера Таривердиева. Благодаря ей, в России проходит событие грандиозного размаха — настоящий, серьезный международный конкурс органистов, который себя давно зарекомендовал, как один из самых лучших и престижнейших во всем мире.

— Какие перспективы открывает статус обладателя первой премии?

— Во-первых, это, как вы правильно сказали, именно статус. Можно смело утверждать, что есть «до» Таривердиевского конкурса, а есть «после». Но это и новая ответственность, разумеется, ведь нужно «держать марку». Во-вторых, признание и уже пристальное к тебе внимание со стороны музыкальной общественности. Ну и, главное, — ангажементы на ведущих площадках с самыми значимыми историческими и современными органами, в легендарных соборах. Это качественно новый уровень в плане концертных предложений.

— А почему после обучения в Санкт-Петербургской консерватории вы решили продолжать музыкальную карьеру именно в США?

— Я принял это решение давно, потому что меня всегда привлекала именно органная культура Америки, которая чрезвычайно многообразна и интересна. В США есть такие органы, которых вы больше нигде не встретите. Они — просто грандиозные оркестры с широчайшим спектром звучаний от шелеста ветра до взрыва ядерной бомбы... Как, например, инструменты E. M. Skinner, Midmer-Losh или Roosevelt. Это совершенно уникальные и выдающиеся органостроители.

Кроме того, в США очень сильная и многосторонняя исполнительская органная традиция, которая к тому же мультикультурна в виду самой сути американского государства. Так, мой педагог — Штефан Энгельс — вообще, живой носитель традиции самого Карла Штраубе — великого немецкого органиста первой половины XX века. Кроме того, в США для органиста просто огромный простор для творческой реализации. Такого больше нигде нет — даже в Европе, полагаю. Не говоря уж о России, где и органов мало, и за них идет настоящая война... Америка в этом отношении — воистину страна возможностей.

— Среди многочисленных участников Конкурса вы были единственным, кто включил в программу собственное сочинение.

— Далеко не на всех конкурсах можно исполнять свои сочинения, но на Конкурсе имени Таривердиева запрет распространяется только на третий — финальный тур. Там запрещаются и импровизации. Но на втором туре допускается исполнение собственной музыки в качестве композиции, созданной после 1960 года. Вот я и решил, что нужно продемонстрировать эту свою сильную сторону. На гала-концерте победителей повторил исполнение уже на потрясающем органе Schuke в Кафедральном соборе Калининграда.

— Вы давно пишете?

— Да, для меня композиция — столь же важное и любимое дело, как исполнительство. Занимаюсь я ей почти столь же долго — с 6 лет (исполнительством — еще раньше — с 4-5). Мой первый и главный педагог — моя мама — кандидат искусствоведения, доцент, член Союза композиторов РФ — Татьяна Татаринова. Она меня обучила просто блестящим образом. Вот так с тех самых пор и пишу по сей день!

— А в каких жанрах, для каких составов?

— Поскольку основная сфера моей деятельности — орган, за последние годы я создал очень много органных сочинений. Это шесть органных симфоний, каждая из которых программная, это ряд отдельных пьес для органа, как та, что я исполнил на Конкурсе — Фантазия на тему хорала Vater unser. За последние несколько месяцев меня несколько замечательных исполнителей просили написать органа в ансамбле с другими, причем довольно экзотическими инструментами. Например, я написал «Друидическую сюиту» в пяти частях для неподражаемой Лады Лабзиной. Там орган, волынка и ирландские уистлы! Ну и, конечно, кельтские мотивы в основе.

А по просьбе прекрасного дуэта альтовой домры и органа — Ивана Амолина и Марии Лобецкой — я написал цикл The Heartbeats of Earth, которая включает в себя музыкальные элементы самых необычных культур: боевые кличи новозеландских маори, индийские медитации и кельтские танцы. Есть у меня и ряд крупных сочинений для хора — Литургия Иоанна Златоуста (написал в прошлом году), есть сочинения для хора и органа. Есть концерт для фортепиано с оркестром Hymn to the Light. Есть вокальная лирика, фортепианная музыка. В общем, много всего.

— Над чем работаете сейчас?

— Сейчас буду по заказу писать концерт для органа с оркестром. Очень взволнован — ответственный и серьезный проект. В планах — цикл романсов на стихи Екатерины Валемирской — гениальной современной поэтессы из Петербурга. Еще, разумеется, Седьмая органная симфония. Ну и издать бы это все неплохо!

— Органисты — особое сообщество, они известны не только своим исполнительским искусством, но и как блестящие аранжировщики, импровизаторы и исследователи органной культуры.

— Так и есть. Ваш покорный слуга, само собой, коль скоро занимается композицией, точно так же и импровизацией. Для меня это — акт чистого творчества. Часто я стараюсь записывать импровизации на концертах на аудио, потом они иногда перерастают в полноценные сочинения. Так получилось с выше упомянутым Vater unser в 2014 году. Недавно — с Шестой симфонией на суфийские темы — Al-Tariq lil«Daw (Путь к Свету). Сейчас, кстати, мой педагог по импровизации — легендарный Джордж Бейкер, который в свое время выиграл конкурс в Шартре, Франция. Еще и классный, такой настоящий техасский man. А что касается исследовательской деятельности, то посчастливилось поработать над очень интересной проблематикой — синагогальная органная культура в США. Крайне мало изученная тема, во всяком случае, в русскоязычной среде. А между тем — синагогальный орган — это совершенно уникальная страница в летописи мировой культуры.

Вообще, вы знаете, что орган — не христианский инструмент? Он еврейский и, согласно многим достоверным источникам, в том числе Вавилонскому Талмуду, использовался во Втором храме. Известно слово «магрефа», которое упоминается в трактатах Талмуда Араккин и Сукка. И, кстати, именно по причине иудейской принадлежности органа, он многие века не применялся в церквях. Даже не существует никакой точной даты, когда первый орган в церкви появился. Только отдельные упоминания. Интересно и то, что потом уже, во-первых, из-за раввинистических запретов на музыку при богослужении до строительства Третьего Храма, а, во-вторых, из-за того, что орган уже стал утверждаться как инструмент христианского культа, наоборот, в синагогах органы поначалу устанавливались редко.

Лишь к середине XIX века процесс пошел в полную силу, а к концу века, и, особенно, в начале XX столетия, достиг своего пика. А что касается США, то там, как и сначала в Германии благодаря Моше Мендельсону, который был дедушкой великого композитора, развивалось реформатское движение в иудаизме, и в Америке оно набрало невиданный оборот, что привело и к органостроительному буму. В американских реформатских синагогах есть просто уникальные инструменты. Например, в Temple Emanu-El в Нью-Йорке или Plum Street Temple в Цинциннати, Огайо. Есть и масса интереснейших композиторов, писавших музыку для синагоги. Кстати, даже у Гречанинова она есть. Написал он ее как раз по заказу Temple Emanu-El. Называется Adonai Moloch для хора, солистов и органа.

— Насколько велик интерес к органу в наши дни в России, Европе и США?

— Несомненно, интерес есть. Но, думаю, в России все сильно отличается, поскольку орган — в первую очередь концертный инструмент. В Европе и Америке он, главным образом, является элементом сакрального пространства, и поэтому люди привыкли слушать органную музыку больше не на концертных мероприятиях, а именно в храмах, во время прелюдий и постлюдий, оффертория и причастий. В Америке, как и во многих странах Европы, очень сильна еще и хоровая традиция.

Главное отличие между Западом и Россией в том, что в России не существует ни одной органостроительной фирмы. Кроме того, нет организаций, которые бы занимались именно поддержкой только лишь органной культуры. Такие организации есть в Германии. В США есть Американская гильдия органистов, которая активно пропагандирует органное искусство.

Во всяком случае, бережно его хранит, чтобы оно не кануло в лету. А есть и Американское Историческое органное общество, которое следит за историческими инструментами, коих в США несметно много, ведет базу данных с органными диспозициями, и т.д. В России же органное искусство — это некая диковинка для людей. Разумеется, есть и энтузиасты, на которых все держится. Но можно улучшить положение дел, причем значительным образом.

— Есть ли разница в исполнительских школах?

— Несомненно. Конечно, тут многое зависит и от конкретного педагога, от тех традиций, которым он следует. В США есть несколько разных школ. Какие-то больше ориентированы на историческое исполнительство — это касается не только старинной музыки, но вообще любого репертуара. Есть учебные учреждения, где колоссальное внимание уделяется исполнению на органе транскрипций симфонической музыки. Кстати, на, пожалуй, самом престижном конкурсе в США — Longwood Garden — от участников не только требуют исполнение чужих, но и своих собственных транскрипций.

В Новгородской области откроют виртуальные концертные залы Это, главным образом, тенденция, которую можно найти на Восточном побережье. В некоторых заведениях учат в соответствии с высшими стандартами той же, скажем, Парижской консерватории — чтобы человек обязательно играл наизусть, ну и уделяется внимание чисто технической подготовке по системе Марселя Дюпре. Если говорить о каких-либо общих тенденциях, то, в отличие от России, где все привыкли играть с ассистентами даже на органах, которые оснащены системой регистровых комбинаций — памяти, в США сразу приучают играть все самому.

Могу по личному опыту сказать, что качество игры благодаря этому возрастает в значительной степени. Потому что включение комбинаций является частью исполнительского процесса, и, на мой взгляд, действительно логично все это делать самому, чем просить постороннего человека. Но, разумеется, бывают такие сложные технически сочинения, когда и руки, и ноги заняты, и без урона музыке самому никак не переключить — тут, конечно, нужна помощь ассистентов.

Еще одна очень интересная черта американского музыкального образования — это касается не только органа, а вообще всего в целом — это когда собирается весь класс твоего профессора, причем это происходит каждую неделю — обязательно присутствовать всем! — и кто-то в «добровольно-принудительном порядке» перед классом играет то, что он недавно разучил. Обычно это три-четыре человека, все проходит в течение часа. А потом все высказывают свои замечания по игре. Это просто замечательная закалка, потому что нет ничего сложнее, чем играть перед своими коллегами, да еще и сверстниками. Опять же — дает колоссальный рост и освобождает от разных мешающих многим исполнителям психологических проблем и зажимов.

— Как вы видите свой дальнейший творческий путь: как дирижера, органиста, композитора?

Иван Татаринов: Вы имеете в виду, выбираю ли я что-то одно из этого? Наверное, про каждую из этих сфер деятельности... Конечно, в настоящее время я сфокусирован на органном исполнительстве и на сочинении новой музыки. Но, определенно, в какой-то момент я хочу вернуться в мир дирижирования. Мне есть что сказать и на этом поприще.

Екатерина Хомчук, rg.ru

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru