Интервью с Даниэле Каллегари

Интервью с Даниэле Каллегари
Музыковед

Даниэле Каллегари: «Наша работа не должна превратиться в музей»

За 20 лет Даниэле Каллегари удалось сделать блистательную карьеру — от контрабасиста провинциального оркестра до дирижера, востребованного на самых знаменитых оперных сценах мира. Можно назвать его постановки «Любовного напитка» Доницетти в Венской Штаатсопер, «Турандот» Пуччини в «Ла Скала», «Джоконды» Понкьелли и «Трубадура» Верди в «Метрополитен-опера», «Аиду» Верди и «Богему» Пуччини в Баварской государственной опере, «Травиату» Верди в Берлинской Штаатсопер «Унтер-ден-Линден» и на фестивале «Флорентийский музыкальный май», а также выступления в «Карнеги-холл» с Реквиемом Верди и «Орлеанской девой» Чайковского.

Каллегари закончил Миланскую консерваторию по двум специальностям, однако главной своей школой считает работу в оркестре театра «Ла Скала», где ему посчастливилось работать с крупнейшими дирижерами современности.

Имея в репертуаре наиболее популярные произведения итальянской оперы, он стремится избегать рутины, исполняя малоизвестные сочинения Россини и Верди, оперы Джордано, Чилеа, Бузони, фон Флотова, Шоссона; не обходит вниманием и современную музыку.

В 2002-08 гг. Каллегари был руководителем Королевского оркестра «Дэ Филармони» в Антверпене, параллельно выступая с другими коллективами Европы, США и Японии. В его симфоническом репертуаре — симфонии и вокальные циклы Малера, произведения Р. Штрауса, Дебюсси, Равеля, Респиги, Бартока, Шенберга, Вареза, Чайковского, Стравинского, Прокофьева и Шостаковича.

18 ноября Даниэле Каллегари впервые выступил в России. В Концертном зале им. Чайковского в Москве оркестр и хор Большого театра (с участием солистов В. Джиоевой, С. Шиловой, С. Романовского и Д. Белосельского) исполнил под его управлением «Маленькую торжественную мессу» Россини. Предлагаем Вашему вниманию интервью с маэстро, взятое накануне концерта.

Вы первый раз в России?

Уже второй; первый раз я был здесь в составе оркестра «Ла Скала» на московских гастролях двадцать лет назад [В 1989 г. — Б.М.]

Тогда это была совсем другая страна. Какие перемены бросились вам в глаза более всего?

Невероятно, как за такое короткое время россияне настолько приблизились к Западу! Я увидел множество красивых машин, модных магазинов... Такое впечатление, что жизнь совершенно переменилась!

А с музыкальной точки зрения — заметили ли вы какие-то изменения?

Да. Но в отношении музыки вам предстоит еще многое сделать. Прежде всего — добиваться у музыкантов дицсиплины, которая совершенно необходима для достижения хорошего результата. Считаю, что тут необходимы перемены. Например, в США любая вещь — частная, в том числе и время оркестрантов и дирижера. Поэтому никто там не теряет ни минуты времени, т.к. каждая минута оплачивается из чьего-то кармана. Так же и в Европе — в таких странах, как Англия, Германия, Австрия уровень ответственности очень высок. Люди там приучены делать все на высоком профессиональном уровне — и за максимально короткое время.

Это Ваш первый опыт работы с российскими музыкантами?

Да. И они отличные, превосходные музыканты! Но между ними как будто царит анархия... Я не люблю углубляться в политику, но демократия — не подходящая для оркестра вещь. Должен быть один авторитет, которого слушают остальные. И всюду, где я выступаю, я претендую на строгую дисциплину. Например, в Италии та же самая проблема — у нас дисциплины тоже нет! Но я, по крайней мере, говорю с ними на одном языке, а когда итальянцы хорошо понимают, с ними уже можно работать. Сейчас и в Италии растет уже совсем новое поколение музыкантов, гораздо лучше дисциплинированных. Ваши же музыканты, начав работать со мной, оказались несколько даже шокированы от такой претензии.

Вы считаете, что дисциплина — краеугольный камень для оркестрового исполнительства?

Это важнейшее качество для того, чтобы уметь концентрироваться на своей работе. Это еще и дисциплина профессии, мастерства — уметь играть все вместе, слаженно, брать вовремя дыхание на духовых инструментах — это тоже дисциплина. И нужно, чтобы кто-то напоминал об этом. Я очень рад, что сейчас артисты Большого театра имеют возможность работать с зарубежными музыкантами, потому что теперь они будут знать из первых рук, как мы работаем «там».

Ведь Вы когда-то сами играли в оркестре...

Да, и мне это, в свою очередь, помогает лучше понимать музыкантов, потому что я сам сидел на их месте.

На каком же месте Вы сидели?

Я играл на ударных инструментах, а по первоначльному образованию был контрабасистом, хотя в «Ла Скала» на контрабасе уже не играл.

Что было для Вас наиболее ценным в «оркестровой» ступени Вашей карьеры?

Для меня это было прежде всего величайшой школой. В течение 12 лет я играл в «Ла Скала» под управлением величайших дирижеров того времени. Достаточно перечислить только несколько имен: Аббадо, Джулини, Претр, Заваллиш, Берстайн — чтобы понять: какая еще школа может обеспечить такой уровень мастерства, работу с такими выдающимися профессионалами! И это невольно заставляет каждого музыканта расти, впитывать все как губка.

Что же побудило Вас пойти дальше и стать дирижером?

Моя карьера началась очень рано. Когда я выиграл место в оркестре «Ла Скала», мне было всего 22, но это был уже не первый мой конкурс. Еще в 18 я стал играть в оркестре города Сан-Ремо, в 20 — в Римской опере. И попав в «Ла Скала», я сказал себе, что останусь тут навсегда. Куда еще стремиться! Но потом подумал: нет, надо каким-то образом развиваться дальше. А настоящую тягу к дирижерству я ощутил, когда на открытии моего первого сезона Лорин Маазель дирижировал «Турандот». Я хорошо помню эту дату — 7 декабря 1982 г. Я был настолько покорен красотой его техники, его искусства, что твердо решил вернуться в Миланскую консерваторию и получить вторую специальнотсь.

Вы в большей степени ощущаете себя оперным или симфоническим дирижером?

Семь лет я был главным дирижером королевской филармонии в Антверпене и могу сказать, что имею большой опыт в симфоническом репертуаре. Конечно, как итальянца, меня чаще приглашают в оперные театры, потому что у меня и здесь неплохой багаж — из 26-ти опер Верди я дирижирую 18-тью.

Насколько я знаю, Вы регулярно исполняете малоизвестную музыку. Познакомить публику с тем, что она мало знает — Ваша принципиальная позиция?

Абсолютно точно! Потому что жизнь не стоит на месте. И не надо зацикливаться на «Травиате», «Риголетто» и «Трубадуре» — конечно, я постоянно исполняю их, но музыка ими не исчерпывается. Не говоря о том, что в итальянской музыке есть большой, но почти не известный пласт после Пуччини. И если даже мы, итальянцы, по-прежнему не будем как следует знать Респиги, Казеллу, Джордано, Вольфа-Феррари, Дзандонаи — а они все большие мастера, то наша работа превратится в музей.

Вы один из немногих зарубежных дирижеров, исполнявших, например, оперу Чайковского «Орлеанская дева». Ее и в России услышишь не часто. Откуда такой интерес к ней?

«Орлеанской девой» я дирижировал на Уэксфордском фестивале в Ирландии, затем исполнял ее в «Карнеги-холл». Я нахожу в ней много черт, связывающих русскую музыку с итальянской. Вообще я считаю, что в музыке мы — русские и итальянцы — часто говорим на одном музыкальном языке. Это особое ощущение legato, склонность к длинным, протяженным фразам в пении. И потом, Чайковский, как никто дугой, умел затрагивать самые глубокие струны человеческого сердца.

Вам приходилось исполнять другие произведения Чайковского?

В Брюсселе я дирижировал «Пиковой дамой». Если же говорить о симфонической музыке, то я часто обращаюсь к симфониям как Чайковского, так и Шостаковича, к балетным сюитам Прокофьева, к Стравинскому. Я глубоко восхищаюсь русской музыкой.

А что Вы могли бы сказать об исполняемом сегодня сочинении Россини?

Эта музыка Россини [Маленькая Торжественная Месса — Б.М.] оказалась непривычно новой для ваших музыкантов, и в начале репетиционного процесса я отметил, как они смущены. Когда открываешь ноты, сначала кажется — тут нечего играть, на протяжении всей страницы звучит примерно одно и то же. Но одну и ту же ноту надо играть совершенно по-разному. Поэтому исполнять такую музыку, не имея опыта, очень трудно. Сама манера подачи звука, произнесения слов хором необычна — она исходит, в том числе, и от латинского текста. Стиль этой «маленькой мессы» по-своему соединяет в себе элементы барокко и романтизма... Я также считаю очень важной здесь рассадку и количество музыкантов: не более 14 первых скрипок, 6 контрабасов и т.д. Россини был первооткрываталем многих возможностей романтизма. Но первоначально он задумал эту мессу для маленького хора, с аккомпанементом двух фортепиано и гармониума, и партитура звучала очень камерно. А когда решил оркестровать аккомпанемент, был уже почти при смерти. Это была середина 1860-х годов, время больших перемен в музыке. И вот перед нами уже ворота в следующую музыкальную эпоху, к позднему Верди. Я хочу подчеркнуть эту связь между двумя величайшими итальянскими композиторами — связь, которая слышна здесь.

На последней странице автографа мессы Россини, среди прочего, написал: «Я был рожден для оперы-буффа». Но сейчас, после большого перерыва, снова возрождаются его оперы-сериа. А какой Россини ближе Вам?

Сложно сказать. С одной стороны, для меня существует три безусловных россиниевских шедевра: это «Севильский цирюльник», «Золушка» и «Итальянка в Алжире». И в то же время, меня восхищают «Танкред», «Дева озера» и, конечно же, я очень люблю «Вильгельма Телля». Ну а если говорить о моей натуре, то я слишком темпераментный человек. Не люблю, чтобы было чересчур много буффонады — мне ближе драма. И эту мессу Россини я тоже слышу наполненной драматическими, даже трагическими страницами...

Беседовал Борис Мукосей

На фото:
Даниэле Каллегари

0
добавить коментарий
МАТЕРИАЛЫ ВЫПУСКА
РЕКОМЕНДУЕМОЕ