Мы продолжаем цикл публикаций, посвященных Густаву Малеру и его деятельности в оперном театре. В первом материале цикла был кратко прослежен творческий путь маэстро. Сегодня вниманию читателей будут предложены фрагменты воспоминаний современников великого композитора, посвященные малеровским мыслям об оперном искусстве, а также ряд высказываний самого маэстро.
Альфред Роллер о Малере-режиссере:
«Когда я вижу, как ставит какое-нибудь произведение наш средний
оперный режиссер, мне всегда кажется, будто дерево (я имею в виду
произведение) лишают листьев и ветвей, а затем вешают на его голые
сучья пеструю мишуру и елочные игрушки.
Часто это выглядит забавно,
но еще чаще вызывает досаду. Во всяком случае, самого дерева,
логики его анатомического строения уже не узнать.
Когда же какое-нибудь произведение ставил на подмостках Малер, то
мне всегда казалось, будто я вижу, как волшебная сила заставляет
деревце расти. Я видел, как развивается его ствол, его сучья, как
оно ветвится и пускает все более нежные побеги, покрывается
листьями, и в конце концов оно являлось моему взору во всей своей
опьяняющей красе и со всеми ароматами своего роскошного цветения.
Вместе с тем во всем его великолепии ничто не прибавлено извне, все
вытекало из внутренней сущности и было рождено собственными
жизненными силами произведения».
Режиссерские замечания Малера в воспоминаниях немецкой певицы Марии
Гутхейль-Шодер, выступавшей в течение ряда лет в Венской опере:
«Когда я прибыла в Вену, во мне была склонность к реалистической
игре (здесь имеется в виду натурализм - прим. ред.). Малер научил
меня понимать, что каждая опера - произведение определенного стиля
и что самое главное - найти тот стиль, которого требуют музыка и
текст...»
«Очень большое значение Малер придавал неподвижности на сцене,
паузам в игре, и это - наука для всех, кто старается неестественной
подвижностью оживить происходящее на сцене. «Только за время паузы,
- говорил он, - человеку становится ясно, что он видел и что должно
произойти дальше». Поэтому совершенно «неподвижными» мизансценами
Малер добивался невиданного впечатления: пример тому: картина на
кладбище в «Дон Жуане»...
Из воспоминаний австрийской певицы Анны Бар-Мильденбург об одной из
репетиций «Валькирии». Между певицей, исполнявшей роль Брунгильды,
и Малером возник спор, можно ли играть сцену опираясь на скалу.
Малер был «за» скалу, певица против. Вот что она придумала, чтобы
переубедить постановщика:
...«тут я прервала репетицию и совершенно спокойно, с простодушным
видом попросила Малера показать мне эту сцену, разумеется, с
музыкой. С музыкой, именно так: она предъявляла к нам обоим одни и
те же требования, и поэтому мы должны были встретиться, прийти к
согласию, найти благодаря ей общее мнение. Действительно, он
вскарабкался из оркестра на сцену, я подала ему копье и щит; он
велел сыграть несколько тактов «нисхождения валькирии» - и вот
наступила тема Валгаллы. Малер слегка прислонился к скале, и в тот
же миг копье и щит полетели в разные стороны. «Невозможно, Роллер!
Мильденбург, Вы правы, здесь нельзя опереться!» Громко хохоча, он
бросился в оркестр и снова закричал: «Значит, не будем опираться!»
Репетиция продолжалась. Я была убеждена, что на этом пути мы
обязательно сойдемся, потому что сама усвоила черту Малера:
насквозь пропитаться музыкой, чтобы она потом устремилась в твои
движения и мимику; дать ей двигать тобою, нести тебя; никогда не
разлучаться с нею, сдаться ей в плен, ничто не делать вопреки ей,
прислушиваться к ней до конца. Кто бы ни стоял на сцене: артист или
несколько, или вся масса хора и статистов, - Густав Малер всех
принуждал следовать за музыкой вместе с ним. И оркестр и сцена
становились одним гигантским телом, которое дух Малера оживлял для
музыкальной пластики».
Из письма Малера к А.Мильденбург (по поводу ее выступления в «Лоэнгрине» в Гамбурге):
«...Сцена с Эльзой (Мильденбург пела партию Ортруды - прим. ред.) -
неплохо, но слишком громко; эти краски - не для скрытной,
лицемерной, притворно-смиренной Ортруды. Во втором акте вы
выглядели в первом костюме отлично, во втором уже не так хорошо,
потому что держались небрежно. Ради бога, дайте в таких ролях вашей
импозантности произвести впечатление. И взбежали Вы по лестнице
впереди Эльзы еще не совсем так, как нужно. Лучше всего, почти
хорошо Вы спрыгнули со ступеней...»
О немецкой опере (Высказывание Малера, приводимое в воспоминаниях
Натали Бауэр-Лехнер, австрийской альтистки, его давней
приятельницы):
«...В сущности в Германии было только три совершенных оперных
композитора: Моцарт, который отличался во всем, чтобы ни делал,
неслыханной меткостью, Вагнер и - вы удивитесь, кто третий!»
- Вебер, спросила я?
- «Нет! Его «Оберона», его «Эврианту» сюда никак нельзя причислить!
Он служил в опере, это его изнуряло, парализовало и погубило раньше
времени; кто знает, сколько и как он писал бы иначе! Третий, кого я
имею в виду, - это Лорцинг. Его «Царь», его «Браконьер» по своему
тексту, по действию, по музыке позволяют считать его великим
оперным композитором наряду с Моцартом и Вагнером.
О Бетховене и его единственном детище - «Фиделио» говорить не
приходится: он hors de concours (вне конкурса -
франц., прим. ред.). За что бы не брался - везде получается
величайшее творение!»
О «Кармен» и «Мейстерзингерах» (фрагмент воспоминаний Йозефа
Богуслава Фёрстера, чешского композитора, друга Малера, в которых
он цитирует маэстро):
«Вы хотите изучить увертюру? (речь идет о «Нюрнбергских
мейстерзингерах» - прим. ред.).
...> Значит вас интересует инструментовка? В таком случае я пришлю
вам не увертюру к «Мейстерзингерам». Она инструментована плохо. Я
хочу прислать вам партитуру «Кармен» Бизе; вот в ней нет ни одной
лишней ноты».
Я вспомнил, что Сен-Санс, восхищавшийся экономией средств, которой
классики достигли также и в инструментовке, называл «Тангейзера»
«победой количества» (хотя и признавал его красоту). Подумал я и о
том, что Ницше отдавал предпочтение Бизе».
О «Саломее» Рихарда Штрауса (из письма Альме Малер, январь 1907
г.):
«Саломея» - совершенно гениальное, очень сильное произведение,
которое несомненно относится к числу самых значительных из
созданных в наши дни. В нем под грудой мусора живет и действует
вулкан, подземный огонь, просто фейерверк. Пожалуй, так обстоит
дело и с самим Штраусом как личностью. Поэтому у него так трудно
отделить мякину от чистого зерна...»
В заключение второй публикации, посвященной Малеру - оперному дирижеру, приводим с незначительными сокращениями его письмо А.Нойману (от 3 декабря 1884 г.), в котором он удивительно достойно и лаконично «предлагает» свои услуги для работы в Праге.
«Уважаемый господин директор!
В настоящем письме я позволю себе представиться и на всякий случай
отрекомендоваться Вам.
Я работаю в здешнем театре [в Касселе - прим. ред.] вторым
дирижером, дирижирую «Робертом-Дьяволом», «Гансом Гейлингом»,
«Вольным стрелком», «Крысоловом» [оперетта «Крысолов из Гамельна»
Несслера - прим. ред.] и т. д.
<...> Мне было бы желательно сменить место работы прежде всего
потому, что я испытываю потребность в более разнообразной и
напряженной деятельности и, к сожалению, не могу найти здесь
применения своим силам.
Не понадобится ли Вам вскоре или спустя долгое время молодой
энергичной дирижер, который (увы - я должен сам себе говорить
похвальные речи) обладает знаниями и навыком и не лишен способности
вдохнуть пламя и в произведение искусства, и в артистов, работающих
с ним? Буду краток и не стану без нужды отнимать у Вас время.
Прошу Вас поскорее прислать мне Ваш любезный ответ и принять
уверения в моем совершеннейшем почтении».