Читателям может показаться, что отец не был в моей жизни важной фигурой, но это не так. Пожалуй, мне следует нарисовать более четкий портрет этого человека. Тем более, что многие полузабытые воспоминания о нем воскресают теперь в совершенно ином свете. Одно из них настолько жуткое, что в свое время я просто не могла полностью признать, что оно означает.
Отец всю жизнь ложился очень поздно. Обычно он делал себе горячую ванну и дремал в ней почти до утра. Однажды ночью в 1929 году он, как обычно, отправился в ванную, но около полуночи нас с мамой разбудил сильный запах газа, шедший из-под кухонной двери. Кухня у нас была большая, как обычно в те времена, и в ней же, за ширмой, находилась ванна. Мы бросились в кухню, но дверь оказалась запертой. Мы стучали, вопили - все без толку. Газом воняло все сильнее, и я в панике позвонила в полицию.

Оттуда быстро приехали, взломали кухонную дверь и нашли отца без сознания, лежащим головой в двери духовки в луже крови. Газовый кран был полностью открыт.
Мы распахнули крепко запертые окна, комната быстро очистилась от дыма, и отец пришел в себя. Осознав ситуацию, он принялся объяснять, что, дескать, потерял сознание от горячей воды и, падая, ударился головой о дверь духовки - отсюда кровь. Он также заявил, что, бессознательно пытаясь предотвратить падение, поднял руку и задел газовый кран. Все это показалось мне вполне правдоподобным, и больше вопросов я не задавала. Но, когда я провожала полицейских из квартиры, один офицер сказал мне:
- Это была попытка самоубийства.
Мы с мамой решили оставить отца в покое и отправились спать. Насколько я помню, об этом случае в нашей семье больше никогда не говорили - во всяком случае, при мне. Так что я о нем позабыла, и только недавно он вдруг отчетливо припомнился мне - прошел перед моими глазами, словно старый фильм. Меня словно громом ударило: ведь именно в 1929 году отец потерял работу в банке Брандта из-за кризиса на американской фондовой бирже, и его жизнь опять была в руинах. Но все же мне не дает покоя один вопрос. Почему отец упал в духовку? И откуда кровь? Что же это все-таки было - несчастный случай или?.. Мне не суждено узнать ответа.

Когда отец потерял работу в банке, новую найти ему было нелегко. Но понятия "не могу" отец не признавал, так что он брался за любую подвернувшуюся работу и делал ее как следует. Какое-то время перепадали временные подработки, а потом его взяли в кинокомпанию "Джон Стаффорд Продакшнз", и там он проработал несколько лет. В начале войны компания закрылась, и отец опять оказался без работы.
Хотя ему было уже за шестьдесят, он поступил добровольцем на один из "корабликов", курсировавших между Дувром и Данкерком, пока не закончилась героическая спасательная операция. Потом, по счастливому стечению обстоятельств, он получил место инженера в компании "Серкс Радиаторс", принадлежавшей его старому другу из России. После войны он уехал в Бирмингем и работал в тамошнем отделении "Серкс" до самой своей смерти в возрасте восьмидесяти трех лет.

Я помню, когда мой странный брак закончился катастрофой, отец горько сказал мне:
- Никогда не следует возвращаться к своей первой любви.
В то время я восприняла это замечание как цинизм, но позже поняла, что, выйдя замуж за Игоря, пошла по следам отца. Я тоже пришла на помощь своей первой любви и заплатила за это дорогую цену. Кто из нас потерял больше? Я могу сказать только одно: если бы отец не сделал то, что он сделал, я бы сейчас этих слов не писала.
Всю его жизнь мы то сходились, то расходились. Посторонние думали, что он очень гордится моими успехами, но мне он этого показать не мог. Казалось, он не мог признать, что его дочь - оперная певица. В конце концов, я поняла, что он хотел сам добиться успеха в жизни, и ему казалось, что признание моих достижений подчеркнуло бы его неудачи. Но ведь на самом деле его нельзя было назвать неудачником. Он был блестящего ума человеком и умел делать все. Но так и не сделал ничего выдающегося, что принесло бы ему славу и признание. А от того, что успеха достигла его собственная дочь, ему было только хуже.
Временами он даже делал вид, что у нас вообще нет ничего общего. Например, когда я однажды навестила его в Бирмингеме, я сказала ему, собираясь домой, что скоро опять приеду в гости, а он ответил: - Зачем? На самом деле у нас ведь нет ничего общего.

К 1959 году я уже практически оставила карьеру певицы, но еще изредка выступала на радио. В том году я приехала на запись в Стокгольм, а потом улетела в Финляндию, чтобы принять участие в еще одной передаче, где дирижировал юный Пааво Берглунд. Он тогда делал себе имя у себя на родине, прежде чем поехать в Англию, где впоследствии он много лет дирижировал.
В самолете я оказалась рядом с очаровательным бизнесменом, мы немного побеседовали, и он пригласил меня на следующий день вместе пообедать. Он заехал за мной в отель и привез в швейцарский ресторан, расположенный прямо в гавани. При ресторане имелся очень элегантный клуб. И вдруг у меня появилось потрясающее ощущение deja vu: я поняла, что это - тот самый спортивный клуб, членом которого много, много лет тому назад был в юности мой отец. Он показывал мне фотографии клуба и с нежностью рассказывал о нем; и странно было мне увидеть это здание своими глазами.
В Финляндии я встретила и старого друга моего отца, с которым мы долго беседовали...
В то время мы с отцом были в неплохих отношениях, так что, возвращаясь на самолете в Англию, я с восторгом думала о тех чудесных моментах в Финляндии, которыми могла с ним поделиться. Но домой я прибыла поздно и, вспомнив, что он терпеть не мог вечерние телефонные звонки, решила позвонить ему на следующий день. Около десяти вечера раздался телефонный звонок, и я услышала в трубке голос квартирной хозяйки отца в Бирмингеме. Она огорченно сообщила мне, что мой отец заболел, и пообещала перезвонить позже - сообщить, как он себя чувствует; в полдвенадцатого она перезвонила и сказала, что он умер. На самом деле он уже умер, когда она звонила в первый раз, но она не решилась вот так сразу сообщить мне об этом.
Отца не стало, и я осталась одна. Той ночью я не могла уснуть, да и не пыталась. Я сидела и размышляла, и в неведомой стране раздумий я почувствовала его присутствие рядом со мной. Как-то мы поговорили - без слов, и долго. Мы простили друг другу все, что нужно было простить, и примирились друг с другом, как никогда раньше. Мы поняли друг друга. Главное - он больше не сгибался под бременем своего страха перед слабостью.
Моя мать оставила на мне свою метку - свое гостеприимство, свою философию "кто оправдывается, тот обвиняет себя" и "пусть солнце никогда не видит твоего гнева". Отец тоже оставил на мне несмываемую метку. Независимость любой ценой, отказ от любых благодеяний... и, конечно, отсутствие понятия "не могу". Но все же я чувствую, что без такой принципиальности моя жизнь была бы легче, и мне проще было бы сделать карьеру. Слава Богу, что у меня нет детей, которым я могла бы передать эти опасные принципы!

продолжение ->

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru