Мюнхенское «Кольцо нибелунга»: «Валькирия»

Александр Курмачёв
Оперный обозреватель

Вторая часть «Кольца нибелунга» — традиционно самая узнаваемая и любимая «простым народом». И хотя концентрация лейтмотивов в ней, на мой взгляд, всё ещё ниже, чем в абсолютно хитовом «Зигфриде», мелодраматическая мозаика последнего серьёзно страдает из-за отсутствия в ней той самой главной темы, которая сделала «Валькирию» визитной карточкой едва ли не всего творчества Вагнера. Речь, конечно, о вступлении к третьему действию, сценическое решение которого в постановке Кригенбурга стало причиной форменного скандала. И ладно бы раздели на сцене и изнасиловали Зиглинду во время воспоминаний Зигмунда или облили керосином и подожгли Брунгильду… Нет. Практически безоговорочное отторжение аудитории вызвала неуместная затянутость танца женской группы миманса, которая сначала медленно вздымает согбенные плечи, потом начинает отбивать ногами совершенно бешеный темп, надвигаясь на зрительный зал, как цунами. Сама по себе эта инсталляция была и придумана, и исполнена просто великолепно. Но её продолжительность и навязчивая прямолинейность вывели из себя буквально две трети зала. Крики: «Хватит!», «Бу!», «Прекратите!» уже на третьей минуте этого фламенко оглушали со всех сторон.

1/6

Ясно, что это возбуждение полностью заглушило и буквально нейтрализовало в целом неплохое исполнение оркестром знаменитого вступления, и меня до сих пор не покидает вопрос, почему Кент Нагано не возмутился этим режиссёрским решением, нанесшим столь сокрушительный удар по его и без того не безупречной работе с партитурой Вагнера… Между тем, эта провокация постановщиков серьёзно ударила и по ним самим, так как первые две части «Валькирии» были сделаны с такой гармоничной корректностью, с таким глубинным пониманием если не самой философии, то, как минимум, драматургии второй части эпопеи, что разрушение общего позитивного настроя в начале одного из самых музыкально ценных актов оперы выглядело настоящий оплеухой.

Первое действие начинается с динамически яркого вступления, проиллюстрированного битвой Зигмунда с врагами. Постепенно с колосников спускается планшет с фантастическим дубом, на ветках которого вместо желудей висят трупы... Зиглинда и Зигмунд, а потом и Зигфрид и Хундинг ведут беседы, находясь на разных концах авансцены, а все взаимодействия между ними осуществляют артистки миманса, к рукам которых прикреплены фонарики, визуализирующие эмоциональную импульсивность связи между главными героями. Впрочем, мизансценная конструкция спектакля больше направлена на использование актерских способностей певцов. Тягучие немые диалоги взглядов между братом и сестрой, феноменальной жёсткости рисунок роли Хундинга, который моет руки питьевой водой прямо за столом и вытирает их о подол платья жены, странное сочетание униженности и словно сдавленного обстоятельствами человеческого достоинства в каждом жесте Зиглинды, – эти и многие другие приёмы, хоть и не являются оригинальными находками режиссёра, но создают ощущение законченной и внутренне цельной картины повествования. Театральная достоверность пластических образов продолжает здесь линию, заданную еще в «Золоте Рейна»: все телодвижения убедительны, жесты выверены, эмоции понятны. Невероятной эротичностью наполнен финальный дуэт Зигмунда и Зиглинды, а инструментальное неистовство, его сопровождающее, - пожалуй, основная удача оркестра под управлением Нагано.

Второе действие начинается в кабинете Вотана: на стене картина с панорамой волшебного леса, рядом с багетом висит копьё. Клерки безлико появляются и исчезают, то принося на подпись, то забирая папки с документами. Всё достойно и в рамках. И даже появление Брунгильды в белом платье, гриндерсах и кольчуге с копьем в руках воспринимается как давно и много раз пережеванное решение. Но стоит возникнуть на сцене Фрике, как всё моментально преображается: задняя стена наезжает на авансцену, пространство экстремально сжимается, и зритель будто начинает ощущать уплотнение и наэлектризованность атмосферы. Безмолвная толпа лакеев во время диалога Фрики с Вотаном то подаёт воду, то салфетки, то превращается в диван, на котором возлегает Вотан, то по щелчку пальцев Фрики образует кресло, на которое садится богиня. Несмотря на абсолютный декоративный минимализм этой сцены, идея мощнейшей концентрации власти именно в этом месте передана постановщиками блестяще. Превосходно сделаны оба ключевых диалога - Вотана и Фрики и Вотана и Брунгильды: с напряженной страстностью и яркой выразительной жестикуляцией артисты воплощают совершенно внятный и корректный замысел режиссёра. То, с каким отчаянием Вотан бросается к телу мертвого Зигмунда, какой скорбью наполнен диалог Брунгильды и Зиглинды, как сладострастно Фрика поглаживает копьё во время своего психиатрического диалога-манипуляции с Вотаном, практически доводя мужа до попытки самоубийства – сложно пересказать словами... И если бы не бестактная хореографическая инсталляция в начале третьего действия, «Валькирия», в финале которой на сцене появляется настоящее огненное кольцо, опутывающее подиум, на котором засыпает дева-воительница, эту часть тетралогии можно было бы назвать абсолютной режиссёрской удачей. Но режиссёр такой возможности не предоставляет.

Между тем, из всего ансамбля артистов отчетливо негативной реакции публики удостоилась только исполнительница партии Брунгильды Катарина Далайман. Да, была ощутимая форсировка верхних нот, выхолощенная середина и как следствие вегетарианский песочек в тембре, и местами даже легкие покачивания. Но такого уж жёсткого криминала, за который можно было бы устроить певице обструкцию, я не услышал. Между тем «бу!» были очень уж агрессивными: Далайман даже укоризненно покачала головой на поклонах: «Я для них тут распинаюсь, а они – никакого сочувствия!» И, в общем-то, была права, так как активных «бу!» в этот вечер удостоился и маэстро Нагано, хотя именно к «Валькирии» тоже особых претензий я бы предъявлять не стал: ну, заурядно, но всё ещё весьма достойно. Впрочем, пусть оно останется на совести капризной баварской публики, тем более что остальных артистов аудитория Национального театра буквально вознесла до небес на волне своего безудержного восторга.

Центром всеобщего обожания в этот раз стал Клаус Флориан Фогт, названный одной из баварских газет «вагнеровским тенором, которого мы все давно ждали», и возразить тут совершенно нечего: роскошный льющийся тембр, яркие, экстатически надрывные, но при этом исключительно качественные плотные верха, об актерских данных Фогта и говорить излишне. Даже Йонас Кауфман, присутствовавший на спектакле, аплодировал коллеге стоя. В силу моей слабости по адресу солнечно-сливочного тембра Фогта признание в том, что это был лучший Зигмунд из всех слышанных мной живьем, мало чего стоит, но сравнить это напряженное, сочное и одновременно драматически живое исполнение лично мне абсолютно не с чем: так больше никто не поёт.

Совершенно невероятное впечатление произвела на меня Аня Кампе в роли Зиглинды: настоящая пластичность тембровых и динамических акцентов, ядреная звонкость голоса хоть и не отличались безупречным звуковедением, но драматически были бесподобны. Все форте, экстремально напряженные фразы, уговор валькирий спасти её как будущую мать и откровение о не рожденном еще сыне Зигфриде певица проводит с такой сумасшедшей самоотдачей, что начинаешь невольно опасаться за последствия столь мощного эмоционального выплеска для психики певицы. Диалог с Зигмундом в финале первого акта именно Кампе превращает в медитативно-эротический сон, а сцена с валькириями в третьем действии становится настоящим откровением.

Томас Майер в партии Вотана демонстрирует свой красивый мягкий бас-баритон с мягкой обертоновой подложкой, создавая образ абсолютно цельного во всех своих противоречиях и зависимостях руководителя.

Софи Кох раскрылась в партии Фрики еще ярче, чем в «Золоте Рейна»: фантастическое кремово-золотое платье в пол, открытые плечи, белокурая укладка, властные жесты и металлическая выверенность фраз и интонаций – всё сыграло на образ умной, дерзкой, властной и самолюбивой женщины.

Не могу не заметить качественной спетости ансамбля девушек-валькирий: всё было звонко, громко, убедительно. По отдельности к солисткам вопросов можно задать немало, но именно коллективное звучание было прекрасно, даже несмотря на беспрестанный звук вожжей, которыми хлещут по сцене певицы половину третьего акта, начало которого могло бы стать полноценным авторским прорывом создателей спектакля. Как мистически трупы, которыми уставлена сцена, начинают вдруг движение вверх и оказываются нанизанными на бесчисленные копья валькирий… Эти копья, вырастающие из самой земли и уничтожающие источник избыточного тестостерона, - одна из самых художественно многослойных находок постановки, и как же это могло бы быть красиво, если бы режиссёру с хореографом не изменило бы чувство меры и вкуса…

Автор фото — Wilfried Hösl

← В начало | Продолжение →



0
добавить коментарий
ССЫЛКИ ПО ТЕМЕ

Кент Нагано

Персоналии

Валькирия

Произведения

МАТЕРИАЛЫ ВЫПУСКА
РЕКОМЕНДУЕМОЕ