Большому юбилею Рихарда Вагнера в России посвящено не так уж много событий. За исключением Мариинского театра, где опусы композитора стараниями Валерия Гергиева звучат регулярно, для остальной части страны музыка композитора до сих пор остается редкой гостьей, с которой что наш слушатель, что наш исполнитель, что называется, «на Вы». И всё-таки юбилей хоть немного, но подстегнул театры по всей стране проявить интерес к репертуару, который многие годы по разным причинам, главным образом, политико-идеологическим, у нас был совсем не ходовым. Появились новые постановки вагнеровских опусов в трёх московских театрах, в Саратове поставили раритетного «Риенци», была сыграна не одна концертная программа из произведений композитора в других городах. Решили не отстать и на Урале: в Екатеринбурге после 80-летнего перерыва отважились на полноценную вагнеровскую постановку и представили публике «Летучего голландца».

Удивляться не приходится: репутация Екатеринбургского театра оперы и балета издавна, ещё с советских времён необычайно высока, а в последние годы под водительством мудрого директора Андрея Шишкина и с командой талантливых профессионалов на ключевых творческих должностях театр уверенно вошёл в число лидирующих российских трупп. Все последние оперные премьеры коллектива («Любовь к трём апельсинам», «Граф Ори», «Борис Годунов», «Отелло») вызывали чувство глубокого уважения к проделанной работе, а порой и неподдельного восторга. Сегодня этому театру очень многое по плечу, и его амбициозные планы не выглядят претенциозными.

На постановку первой после громадного перерыва вагнеровской оперы позвали шотландца Пола Каррана, до того работавшего в России только однажды (он сделал «Тоску» для Мариинки в 2007 году), — известного возмутителя оперного спокойствия, чья «Царская невеста» Лондоне в 2011-м поразила даже видавших виды своей радикальностью. Однако Карран, как оказалось, умеет быть разным, что и продемонстрировал в Екатеринбурге: для фактически знакомства уральской публики с Вагнером он сделал постановку умеренную и уважительную, нигде не пойдя ни против сюжета оперы, ни против музыки композитора. Элементы модернизации не выглядели нарочито, и в целом осталось впечатление от очень цельной и логичной работы.

Начало этого спектакля неожиданно по нынешним временам: играется увертюра и на сцене не происходит ничего: чёрный занавес закрыт, и публика должна только слушать – романтически приподнятую, блистающую холодной, северной красотой музыку-стихию, вводящую её в образный мир вагнеровской философской драмы. Безусловно, это именно то, что и нужно – для любой оперы, а уж в особенности для «Летучего голландца»: отсутствие надуманного оживляжа (чем повсеместно сегодня грешат постановщики) там, где композитором и не предполагалось никакого сценического действия, никакой картинки, - золотое решение, одно оно уже настраивает на позитив в отношении режиссёра, понимающего, что в первую очередь необходимо публику погрузить в мир звуков, слуховых, а не визуальных образов.

Мир этого «Голландца» - сумрачен и суров (сценограф Гэри Маккенн), как, впрочем, и сама музыка композитора в этой опере, бушующая, словно морская стихия. Раскрывается впервые занавес и на сцене виден высокий жестяной короб, рифлёные грани которого резки и строги: это пресловутый корабль – символ всей оперы, рождённой впечатлениями от бурного плавания композитора по северным, неуютным и негостеприимным морям. Потом появится такой же второй, словно копия, словно зеркальное отражение – корабль-призрак моряка-скитальца; это же рифлёное железо, развернувшись во всю сцену и выстроившись углом, во второй картине образует «индустриальную» картину швейного производства, где работают девушки – подруги романтической Сенты. Благодаря такому решению пространство мира Сенты – тесно, душно и несвободно, становится сразу понятно, что героине здесь плохо: замкнутое минималистичное бытие раскроется только дважды, показав красивейшую и манящую морскую перспективу – при первом появлении Голландца – рыцаря-мечты перед впечатлительной девушкой, и в трагическом финале, навеки соединяющим верную возлюбленную и её избранника. Огромна роль в этих простых, но впечатляющих своей грандиозной красотой решениях световой партитуры (художник по свету – Евгений Виноградов).

Одноцветный колорит, клубы дыма, словно отголоски морской пены, сумрак ночи, почти постоянно окутывающий сцену, простые, но выразительные костюмы героев – всё в масть, в совокупности создаёт атмосферу угрюмого северного мира, в котором, тем не менее, есть место настоящей любви, есть место подвигу во имя любви. Первое явление Голландца не может оставить равнодушным: ниоткуда, словно по мановению волшебной палочки вдруг из глубины сцены возникает мощный силуэт – это он, горе-герой, неумолимый, словно судьба. Великан Алексей Тихомиров с длинными ниспадающими волосами, в старинном плаще-камзоле и высоких сапогах надвигается на зрительный зал, приковывая к себе всеобщее внимание – настоящий Голландец! Столь же эффектен и финал оперы: открывшийся морской горизонт необыкновенной красоты, куда уходит герой, неся на руках бездыханное тело Сенты, однозначно читается как исход, прощение и торжество любви – просто, ёмко и, несомненно, убедительно.

В постановке нет нарочитых «эффектов ради эффектов», нет гнетущей зауми концептуальности, но её не назовёшь иллюстративной – в ней есть своя идея, своя философия, и главное ее достоинство – полное созвучие музыкальному строю оперы. Это делает спектакль не просто сравнимым по уровню с лучшими европейскими и отечественными образцами, но, пожалуй, выводит на иной уровень: именно такие работы сегодня, ох, как нужны – где есть оригинальность без оригинальничания, новация без скандала, есть место художественному высказыванию режиссёра, но без искажений замысла автора произведения.

Равновеликим режиссуре и сценографии, а в чём-то и обыгрывающим их, предстало музыкальное решение спектакля. Михаэль Гюттлер в родной стихии – как рыба в воде: романтическая приподнятость в его интерпретации выходит на уровень высокой патетики. Морская стихия по-настоящему страшна, драматические диалоги героев – захватывают экспрессией, ирреальная красота мягких созвучий в лирических, мечтательных эпизодах подана тонко и нежно. От этого музыкального решения по-настоящему веет холодным ветром скандинавских бризов, одновременно в нём присутствует возвышающая дух надежда на лучшее в человеке – благородство Голланца и жертвенность Сенты обретают реальные очертания и даже Даланд не кажется спекулянтом, но лишь заботливым отцом, тщащимся о лучшей доле своей дочери. Оркестр Екатеринбургской Оперы чутко откликается на энтузиазм Гюттлера: если бы не несовершенство духовой группы, нет-нет, да дававшей осечку, екатеринбургского Вагнера можно было бы счесть за эталонного. Прекрасен хор (хормейстер Эльвира Гайфуллина): мощный, яркий, точный, поющий одновременно математически слаженно и со свободой романтического дыхания.

В целом убедил и вокальный состав премьеры. Театр продолжает приглашать солистов из ведущих столичных театров, но растит и собственных звёзд. Среди последних – Татьяна Никанорова, с роскошным меццо, которой тесновато в маленькой партии Мари: для такой певицы нужны роли помасштабней; Гарри Агаджанян – великолепный, на уровне лучших мировых стандартов Даланд, с рокочущими низами, звучный, энергичный. Не столь порадовали тенора: в полуразговорной манере исполнил партию Рулевого Николай Любимов, а Ильгам Валиев (Эрик) начал уверенно, даже залихватски, но на всю оперу певца не хватило и чувствовалось, что он подустал.

Сента мариинской певицы Млады Худолей за пятнадцать лет (именно с неё она начинала в Петербурге, ею же когда-то сразила Москву на памятных гастролях прославленной труппы в Большом театре), в течение которых она участвовала не менее чем в десятке постановок «Голландца», прибавила в плане мастерства и уверенности, но несколько утратила свежесть и обаяние рискованности – когда-то дух захватывало от того, как эта девочка штурмует верхние ноты (получится или нет? – получалось всегда!) в выходной балладе своей героини. Сегодня этого нет – есть добротный профессионализм, выверенность каждой фразы и вместо экзальтации по типу прыжка в омут – расчетливое решение рисунка роли, стопроцентно срабатывающий эффект. Худолей щёлкает партию как орехи – даже резковатые временами верхушки не портят впечатления: не бельканто ведь, Вагнер – здесь это допустимо. Но есть ощущение высокопрофессионально сделанной роли, но – не жизни на сцене.

Алексей Тихомиров, напротив, роль проживает стихийно: конечно, и он профессионал, но обаяние какой-то непредсказуемости в его пении и игре чувствуются намного больше. Его Голландец привлекателен не только ростом и сумрачным видом: энергичное пение солиста убеждает не меньше. Высокому басу Тихомирова баритональная партия героя подходит очень хорошо: ранее певец частенько брался за слишком низкотесситурные партии (например, Малюты в «Царской невесте»), и всегда чувствовалось напряжение, что ему это низковато. В Голландце этого нет – есть свободный, ничем не стеснённый вокал, притягательный и впечатляющий. К слову, у всех без исключения солистов хороший немецкий – это при том, что абсолютное большинство из них в немецкой опере выступают впервые.

«Летучий голландец», безусловно, получился. Театр абсолютно готов к освоению других опер Вагнера – более сложных, более изнуряющих по хронометражу, с более грандиозными сценическими и вокальными задачами. Как говорится: в добрый путь!

Фото Сергея Гутника

Ссылки по теме

• Пол Карран: «Опера — это не музей»

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru