Почему-то сложилось такое устойчивое мнение, что для оперного критика самое что ни на есть милое дело — это придти на спектакль и потом позлословить всласть на страницах какого-нибудь издания. Хлебом не корми этих зловредных людей — дай только «оторваться», поиздеваться, «раздолбать» в пух и прах то, над чем другие люди — творческие, креативные — долго трудились, ночей не спали, всю душу вкладывали и пр. Словом, нехорошие это люди — оперные критики — и слово для них подходящее, из классики советского кинематографа, есть: редиски. У обиженных творцов-креаторов нетленных шедевров современности и объяснение зловредности критиков подходящее имеется: это, мол, люди обиженные, чаще всего музыканты-неудачники, в своей основной профессии несостоявшиеся, нереализовавшиеся, — вот, мол, теперь и злобствуют. Что взять-то с них, с убогих!

А, между тем, эту злобную писанину почитывают, в тайне надеясь про себя что-нибудь хорошее там увидеть, ну или на худой конец, хотя бы и плохое — все ж лучше, чем ничего. А уж если с просьбой дать интервью обратишься к кому-нибудь из этих потенциальных Каллас и Карузо, то уж непременно в добрые приятели попадешь. Фортуна журналиста переменчива: из врагов в друзья и обратно — путь недолгий.

На самом деле нет ничего приятного в том, чтобы раскритиковать ту или иную постановку. Всякий раз, собираясь в театр, критик, хотя человек и пресыщенный, много видавший, все же в немалой степени остается театралом и меломаном, искренне надеющимся приобщиться к чуду искусства. И ему доставляют подлинные мучения постигающие его разочарования, усиливающиеся многократно необходимостью еще и писать про то, что по-хорошему должно быть изгнано со сцены еще до момента официального рождения — то есть до премьеры.

Возможно, я несколько сгущаю краски, и к предмету нашей рецензии такой однозначно отрицательный вердикт не вполне подходит. Но, отправляясь на премьеру монооперы Франсиса Пуленка «Человеческий голос» в театр «Школа драматического искусства», я был преисполнен оптимизма и позитивного заряда, тем более, что в прошлом сезоне премьера хоровой оперы Александра Маноцкова «Гвидон» на этой же сцене произвела на мою коллегу в целом весьма положительное впечатление. И это впечатление от абсолютно нового, неизвестного музыкального материала — а все новое чаще, как известно, воспринимается с опаской и известной долей скепсиса. Но уж «Человеческий голос» — опера, хорошо знакомая, в качестве самого музыкального материала нет никаких оснований сомневаться...

Опера Пуленка — это очень интимный рассказ, это очень сокровенная ситуация, прикасаться к которой надо сверхбережно, аккуратно. Здесь очень легко пережать, переиграть, сделать что-то грубо, или, наоборот, чересчур слащаво и сентиментально. В музыке до предела обнажены чувства, и малейшее их вульгарное истолкование делает из очень щемящей истории — истерику, надрыв, и в целом зрелище весьма малоприятное. Помимо этого есть и иные сложности — как удержать внимание, интерес зрителя в течение часа, когда на сцене — всего лишь одна поющая женщина с телефонной трубкой в руках?

Для неискушенного зрителя работа Школы драматического искусства имеет однозначный успех: все сделано очень трогательно, бьет по нервам с лихвой. Но если всмотреться, вслушаться и вдуматься: чья же это заслуга? Едва ли режиссера Игоря Яцко. Ибо весь спектакль держится на исполнительнице — очень талантливой актрисе Марии Зайковой. Ее облик, проникновенные интонации, живая пластика, лицо с непростой женской судьбой — вот, чему верит зритель, вот, что трогает за душу. Где же здесь режиссура? Режиссер попросту эксплуатирует прекрасный типаж, природные и актерские данные Зайковой, по сути, ничего не предлагая взамен. Нельзя же всерьез воспринимать неудобные мизансцены, позы, которые вынуждена принимать актриса, лазанье где-то на антресолях, или «находку» с кепи аккомпаниатора с подсветкой?

Теперь о музыкальной стороне дела. Оправданно ли обращение в драматическом театре к опере, пусть и в моноформате? Разумеется, драматическая актриса Зайкова сто очков даст вперед почти любой вокалистке академических театров Москвы, да и не только. Но все-таки это — опера. Не монодрама Кокто, положенная в ее основу, а моноопера Пуленка! Работа, проделанная над голосом Зайковой — колоссальна. В первые минуты спектакля казалось, что пришла настоящая вокалистка с ясным, звонким лирическим сопрано. Однако часовой марафон без специальной подготовки выдержать непросто. И хотя явных срывов не было, уже к середине спектакля стало очевидно, что артистка устала, каждая новая музыкальная фраза дается ей с трудом, со все большим напряжением сил. Голос подсел, стал хуже повиноваться. Регистры у Зайковой звучат совершенно отдельно, по-разному, как будто поют две разные певицы, что в академическом вокале недопустимо. Зайкова небезуспешно пытается пользоваться динамическими нюансами, и за это ее можно только похвалить. Но вот о тембральной палитре, разнообразии вспоминать почти не приходится.

В программке к спектаклю актриса пишет, что не претендует на «оперность». Кроме того, учитывая ее незаурядное актерское дарование, охотно прощаешь ей вокальное несовершенство — хочешь прощать. Но все-таки зададимся вопросом: стоила ли игра свеч? Зайкова не претендует на «оперность». Но само произведение-то на нее как раз претендует! Не проще ли было поставить монодраму Кокто в чистом виде и дать «выговориться» Зайковой — уверен, что сделала бы она это превосходно.

Вместо оркестра в зале звучало электронное пианино (партия фортепиано — Елена Редичкина). Для любого меломана очевидно, что замена совершенно неадекватная, и добавить тут нечего. Как эксперимент подобный спектакль, возможно, даже наверняка, может существовать: в нем, как в драматическом действе, есть немало ценного — правда, главным образом, благодаря артистке Зайковой. Но что касается оперы... Тут вашего покорного слугу и многие дни спустя после спектакля не оставляют терзать большие сомнения...

На фото (Наталии Чебан):
Мария Зайкова

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru