Мы предлагаем читателям интервью с Кристиной Ополайс. С певицей разговаривал английский музыкальный критик Дэвид Найс. Эту беседу критик предварил небольшим вступлением.

Исполнительница роли Манон Леско в Ковент-Гардене, Кристина Ополайс рассказывает о новых ролях, о партиях, которые не будет больше петь в будущем и о значении внешности в опере.

В интервью в лучшем случае вы ожидаете узнать ответы на несколько шаблонных вопросов, которые, возможно, направят беседу в неожиданное направление. Но в этот раз разговор складывался оживленно с самого начала: день из жизни лирико-драматического сопрано Кристины Ополайс в роли жизнелюбивой пуччиниевской героини Манон Леско.

Эта певица уже давно достигла такого уровня в своей карьере, что сотрудничество с Антонио Паппано и ее возлюбленным по сцене тенором Йонасом Кауфманом (в реальной жизни ее супругом является прекрасный латышский дирижер Андрис Нельсонс) никого не удивляет. Но сегодня во время очередной репетиции в Королевской опере ее Манон впервые ожила совершенно неожиданным для нее образом.

Ополайс привыкла к испытаниям в операх Пуччини. Сейчас она является одной из ведущих певиц в этом репертуаре. Ее приглашают на такие партии даже чаще, чем лирическое сопрано Анджелу Георгиу («она не ведет себя как дива в плохом смысле этого слова», — сказал об Ополайс Джонатан Кент, режиссер постановки «Манон Леско»). Ранее в этом сезоне она совершила невозможное, сначала исполнив Мадам Баттерфляй в Метрополитен, а на следующий день решившись заменить заболевшую певицу и спеть Мими в прямой трансляции. Это был настоящий триумф, но успешным оперным певцам довольно часто приходится принимать такие спонтанные решения.

Кристина Ополайс также оказалась очень приятным собеседником. Хотел бы я, чтобы вы смогли увидеть и услышать воочию, а не предполагать по статье, с какой энергией и обаянием она отвечала на мои вопросы. Безусловно, она обладает яркой внешностью, а ее энергетика еще больше подчеркивает это; глобальные вопросы о том, к чему ей нужно стремиться, какие роли она возможно уже не будет исполнять и как оставаться хорошей матерью для своей дочери, постоянно всплывали во время нашего разговора.

Мы начали интервью в помещении пресс-службы Ковент-Гардена, как только артистка доела банан и йогурт. Она решила ограничиться небольшим ланчем, потому что ей «столько нужно рассказать, а объевшись, вся энергия пойдет на переваривание пищи, а не на восприятие информации» — так началась наша беседа еще до того, как я включил диктофон. Мы поговорили о том, что она не берется петь Вагнера и Штрауса, пока не улучшит свое знание немецкого. Другая ситуация обстоит с итальянским языком: «Ты его понимаешь, даже если не говоришь на нем». Хотя с Манон Леско все было немного по-другому…

* * *

Кристина Ополайс: К этой партии я готовилась основательно, в либретто было много слов, перевод которых я не знала, было очень интересно самой работать с текстом. Весь период подготовки к роли был довольно длинным, но этот этап необходимо пройти для любой дебютной партии. Я так счастлива, что свою первую Манон Леско делаю здесь вместе с Тони Паппано, думаю, это дар свыше, и, кстати, мне очень нравится, что он нас, певцов, называет «дети». Я безумно рада, что мой первый де Грие – это Йонас, я бы не смогла пожелать для себя ничего лучше.

Дэвид Найс: Вы сегодня репетировали с оркестром?

— Да, вчера мы приступили к совместным репетициям, и сегодня мы проделали большую работу. Я несколько раз отрепетировала свои арии, но помимо этого в опере много дуэтов. В первом акте нет ничего драматичного – героиня взрослеет. Но мне всегда трудно петь в первом акте, потому что у меня тут еще недостаточно сильные эмоции. Мне нужно работать над этим, эмоции всегда помогают пению. Я не исполняю партии только за счет техники. Когда я расстроена или истощена эмоционально, это мешает мне и в пении. Иногда это может быть опасно, так как я очень зависима от своих партнеров и дирижера, которые создают музыку вместе со мной. Мне всегда нужны отзывчивые люди, которые поддерживают, направляют меня, тогда я чувствую себя комфортно. Это не значит, что нужно все время смотреть за мной, но мне необходима поддержка. Я так счастлива, что рядом Йонас, он всегда поет очень эмоционально, потрясающий партнер.

— И еще очень умный.

— Очень интеллигентный и умный. Впервые в жизни у меня есть тенор-учитель. Это удивительное ощущение.

— А Паппано – один из лучших исполнителей итальянской музыки. Оркестр играет нежно там, где это действительно нужно и он следит, чтобы певцов не заглушали.

— В музыке есть много деталей и оттенков. В начале работы над ролью я была как чистый лист бумаги, сейчас все кардинально изменилось. Это как после дождя на небе вы видите…

— Радугу.

— Да, вот такой я вижу Манон. Сначала мне все представлялось в черно-белых тонах, но теперь я вижу всю разноцветную палитру этого образа. Я смотрела на динамику в партитуре, слушала потрясающую музыку и думала, хм... почему все говорят, что это будет моя любимая роль? Моя любимая роль – Тоска. И два дня назад я по-прежнему так считала. Сегодня я полностью поменяла свое мнение.

— То есть это переломный момент.

— Всё есть в этой опере. У нее есть много общего с «Мадам Баттерфляй», но Баттерфляй исполнять сложнее. Вместо пения приходится практически кричать. Появляешься на сцене вместе с хором и просто аааа!!!

— В некотором смысле, эмоции там более сильные?

— Они другие. Для меня это история матери, это совершенно другие оттенки чувств. Примеряя на себя образ матери, когда у меня самой не было детей, я до конца не осознавала, что значит петь и играть Баттерфляй. Теперь я уже чувствую всю драматичность ситуации с самого начала, но эта история не о любви или разбитом сердце. Это самая трагичная история в мире оперы наряду с Енуфой. Манон Леско другая, но музыка настолько прекрасна, что вы начинаете испытывать жалость даже к Манон.

— Я видел, что в вашем графике запланированы такие же эмоционально затратные роли, как в «Енуфе» и «Мадам Баттерфляй», а именно Русалка и Татьяна. Этим героиням все сочувствуют, но не все могут понять поступки Манон. В опере вы видите ее в разные моменты жизни, также как и в «Богеме» действие прерывается между актами, и вам мысленно приходится восполнять эти пробелы в сюжете.

— Совершенно верно. Если вы не любите музыку Пуччини, вы не будете сочувствовать Манон. Потому что, вы думаете, зачем она выбрала для себя такую ужасную жизнь. Но это ее выбор. В этом и заключается одна из главных трудностей для меня — я должна действовать и думать, как мой персонаж. Я очень эмоциональная и для меня любовь и страсть – самое главное. Я бы никогда не выбрала деньги, потому что это ничего хорошего тебе не даст. Здесь вопрос не в том, хорошая она или плохая, она просто по своей натуре опасная. Бог ее создал опасной женщиной. Она не дьявол, она просто хочет наслаждаться жизнью. Но она не такая, как, например, Магда в «Ласточке», которая больше похожа на Тоску и знает, как манипулировать людьми. В первом акте Манон — невинная девушка.

— Она очень молодая, не так ли?

— Ей 18, я думаю. Но потом во втором и, особенно, в последнем акте нужны сила и страсть в голосе как у лирико-спинтового сопрано, потому что оркестр играет очень мощно. Вначале мы видим, что она очень открытая и наивная. Мы не знаем, что произошло между первыми двумя актами, но она становится абсолютно другой, надломленной. Она выбрала неправильный путь, так скажем, она потерялась. Она легко поддается влиянию, а такие люди очень эмоциональны. В этом смысле я ее понимаю. Когда ты подросток, ты легко влюбляешься, но для меня совершенно очевидно, что она не любила Геронта, это ужасная история.

— Молодая девушка и пожилой мужчина – это всегда удручающая ситуация.

— Поэтому она и хочет вернуться к простой жизни с Де Грие. Я также хочу показать, что она не доверяет своему брату, потому что он заставил ее покинуть возлюбленного. Возможно, она была напугана и разочарована.

— Вы читали роман аббата Прево?

— Нет, потому что надеялась прочитать его на своем родном языке. Но такого перевода нет. Я бы хотела поглубже покопаться в этом материале, у меня еще есть время. И я думаю, что сейчас готова, так как мне становится все любопытнее и любопытнее.

— Я считаю, что сначала нужно изучить героя оперы, а потом уже обращаться к первоисточнику.

— Когда у вас всего два проекта за сезон и нет детей, вы можете просто наслаждаться жизнью, больше читать и изучать. В моем случае, я сначала должна выучить музыку. Она помогает мне понять персонажа, составить о нем впечатление. Потом я погружаюсь все глубже, глубже и глубже. Очень часто последнее выступление у меня получается намного ярче и эмоциональней, чем премьерное.

— То есть вы совершенствуетесь по ходу спектаклей…

— В каждом спектакле я развиваюсь, как например, это произошло недавно в Мете, когда мне неожиданно пришлось спеть в «Богеме». Это стало своеобразным рекордом — исполнить две роли в течение 18 часов. Баттерфляй закончилась в 11 вечера, а уже на следующий день около полудня я пела другую партию. Это был хороший опыт, потому что, находясь в такой стрессовой ситуации, я открыла для себя другую Мими. Впервые в жизни получилось так, что я хорошо знала своих коллег, но совершенно не знала мизансцен. Поэтому у меня были вполне естественные ощущения, когда я выходила на сцену и видела своего партнера-тенора, все было очень реалистично. Я дрожала и в третьем акте, когда искала Рудольфа, я упала, и этот момент усилил драматичность всей сцены. Очень важно не подходить к роли, думая, что ты все знаешь наперед. Знать все невозможно, особенно в этой профессии, где нужно постоянно искать что-то новое.

— Это магия перевоплощения, не так ли, ты надеваешь маску другого человека, но в то же время остаешься собой?

— Точно, то же самое и с Баттерфляй: до Баттерфляй я была беременна и считала, что теперь у меня есть необходимый опыт для этой роли, такая драматичная история, но сейчас, уже родив ребенка, я чувствую Баттерфляй намного сильнее.

— В конце оперы она приносит себя в жертву, убивает себя в надежде обеспечить лучшую жизнь для своего ребенка.

— (вздыхает) Чио-чио-сан — самая сильная женщина в оперном мире, полноценный персонаж. Мими, Манон и Тоска в сравнении с ней выглядят более слабыми героинями. Хотя в каждой из этих опер вы должны продемонстрировать сильный характер, в финале их энергия угасает.

— Финал оперы «Русалка» для меня самый трагичный, потому что она как вампир не может даже умереть.

— Вы видели «Русалку» в постановке Мартина Кушея в Мюнхене? Тогда моя карьера только начинала набирать обороты. Это была трагичная история, все сказочные моменты, которые мы знаем, Кушей изменил. Получилась волшебная и нереалистичная история, сопровождаемая прекрасной, нежной музыкой, очень по-вагнеровски. Русалку я люблю больше, чем Енуфу. После выступления в «Енуфе» в постановке Дмитрия Чернякова в Цюрихе я решила, что больше не хочу петь эту партию. Я даже отменила несколько своих будущих ангажементов.

— Вы меня удивляете, почему?

— Может просто дело во мне, эта профессия – моя жизнь. Я не могу быть просто профессионалом, для меня пение — это не работа. Мне так больно за Енуфу, что в такие моменты я перестаю быть профессионалом. Каждое выступление — это жизнь. Певицы моего типа — сильные, но наша певческая карьера не долгая. Вообще такие люди, как я, которые все принимают близко к сердцу, как правило, живут не долго.

— Я могу вам кое-что рассказать: была такая прекрасная певица Сьюзан Чилкотт, которая умерла от рака в 40 лет, и она как-то сказала моему другу, что была уверена, что партии Енуфы и Кати Кабановой сократят ей жизнь, забирая у нее много энергии и сил, поэтому я очень тронут тем, что вы сказали.

— После того как я родила ребенка, я стала практичнее относиться к своим планам на будущее, потому что это моя жизнь, и моя дочь — важная часть моей жизни. Я не могу сильно переживать во время репетиций и спектаклей, а потом приходить к своему ребенку в хорошем настроении. Все это для меня взаимосвязано. Для меня это жизнь, а не работа. Есть несколько партий, которые я больше не хочу петь. И я абсолютно уверена в этом.

— А какие роли в дальнейшем вы хотели бы исполнить?

— Саломею — если мой муж (Андрис Нельсонс) захочет вместе со мной поработать над ней. Я вновь буду петь Леди Макбет Мценского уезда. Это страшная история, но музыка совершенно удивительная. Когда мой ребенок повзрослеет, я вернусь к этой роли. Но точно не к Енуфе. Она слишком тяжелая для меня.

— Вам нравилась эта партия, когда вы ее исполняли?

— Конечно, я пыталась найти для себя другой путь. Но потом я сказала себе «стоп», это я – может быть я слишком эмоциональна, но это мой подход к роли. На сцене Кристина Ополайс все принимает близко к сердцу. Для меня каждое выступление как последнее в жизни. Потому что ничего нельзя знать наверняка. Я никогда не думаю о том, что будет завтра, когда я на сцене, я словно нахожусь в другом мире. Но я не такой тип певиц, которые говорят в перерыве: «я в образе, не беспокойте меня». Я нормальный человек, я здороваюсь со всеми, стараюсь быть в курсе всего, что происходит вокруг меня. Но на сцене — другая жизнь.

— Должно быть, это сложно найти баланс между игрой на сцене и вокальной техникой, которую вы должны продемонстрировать на протяжении всего спектакля. Я имею в виду, вы же не можете плакать на сцене, так ведь?

— Я плачу иногда и знаю, что это неправильно. Это трудно, но с Енуфой в прошлом и с Баттерфляй, которую я еще буду петь, я не могу себя контролировать, не способна сдерживать слезы. Я помню, как это внезапно со мной случилось во время первого и последнего спектаклей в Мете, когда я обращалась к ребенку «Tu, tu, tu, piccolo iddio». Это значит, что мой подход не чисто технический – поэтому я и стала оперной певицей. Вы должны быть актрисой на сцене. Но пение, конечно, всегда на первом месте, потому что вы должны суметь исполнить то, что написал композитор.

— Вероятно, вы всему этому обучались.

— Да, но вы не можете просто прийти петь в оперный театр, потому что это театр. Вы непременно должны обладать полным комплектом навыков, я говорю жестко, но середины здесь быть не может. Если у вас красивый голос, и вы можете многое передать своим тембром, тогда вы должны записывать диски, выступать с сольными концертами.

— Я помню, Фелисити Лотт говорила, что в финальной сцене «Кармелиток», когда монахинь ведут на гильотину, она не могла себя контролировать.

— Это так и есть. Если вы не робот и у вас есть сердце, это очень сложно, иногда с трудом удается справиться со своими эмоциями.

— Бывает, что в какой-нибудь сцене голос ломается, и это звучит уместно с драматической точки зрения. Есть такие певцы, которые все же знают, как оставаться объективными и сохранять холодный рассудок.

— Потому что они мыслят по-другому. Мне нравятся умные певцы, которые рассчитывают каждый свой шаг. Я действительно их уважаю, я так не умею.

— Можете кого-нибудь назвать?

— Нет, лучше я назову тех, кого обожаю. Мария Каллас и Рената Скотто. Они настоящие артистки.

— Но Скотто скорее относится к другому типу певцов, который вы упоминали.

— Да, вы правы, она очень сосредоточенна во время пения. Но когда я смотрю DVD или слушаю ее записи, я не вижу и не слышу этого. Если бы она знала о том, какая она актриса, она потрясающая, потому что по ней незаметно, что она себя контролирует. Ну, может быть совсем немного в видеозаписях.

— Я был поражен ее исполнением «Сестры Анжелики». А ее запись арии «Senza mamma» превосходна.

— Ох, эта одна из самых трудных партий для спинтового сопрано. Если у вас лирический тип голоса, все намного проще. Вы можете легко петь Русалку, Виолетту, Татьяну.

— Но для Татьяны нужно много энергии, особенно ближе к финалу.

— Мы должны понимать, для кого написаны партии композитором. Я удивляюсь, почему многие считают, что Виолетта написана для лирико-колоратурного сопрано. Первый акт – это всего лишь начало, мы видим и слышим настоящую Виолетту намного позже. И в целом ее образ никак не связан с этим (исполняет легкий пассаж), никак. Да, здесь есть колоратура, но именно поэтому я не пою Виолетту в данный момент из-за неправильного, испорченного представления об этой партии. Все ожидают услышать этот высокий субреточный голос, которым нужно спеть только одну арию. Одна потрясающая певица исполняла ее так. И это замечательно, когда у вас такой тип голоса, но в таком варианте это звучит так дешево. Мы должны думать о роли и истории в целом. Виолетта определенно написана для спинтового сопрано. Может быть, в конце концов, мне придется изменить представление об этой партии, которое уже существует на протяжении последних десяти или около того лет.

— У вас всегда был тип голоса спинто или он развивался из лирического?

— На самом деле, я начинала с неправильного репертуара, более драматического, чем исполняю сейчас. Лиу, Микаэла, Мими появились уже после таких драматических партий, как Аида, Тоска, Леди Макбет Мценского уезда. Ужас! Но я благодарна Богу за полученный опыт, потому что позже, когда я сменила педагога и репертуар, так как больше не хотела быть 25-летней драмсопрано, я осознала, что трудности нас закаляют. Я стала сильнее благодаря такому опыту.

— В мире не так уж и много певиц, которые могут исполнять эти партии Пуччини с такой же силой в голосе как у вас, поэтому вы, возможно, продолжите их петь, пока люди этого хотят. Но будете ли вы двигаться дальше в сторону Штрауса, Вагнера?

— Для меня Штраус и Вагнер, как небо и земля, поэтому я их не пою в настоящий момент. Сейчас в моей жизни время итальянской музыки, моя карьера — ааа, ненавижу это слово! – моя жизнь – это героини опер Пуччини, Татьяна и Русалка.

— Помимо прочего, вы еще должны выглядеть как молодая девушка для этих ролей.

— Это ужасно, но я считаю, что такие роли нужно исполнять в более зрелом возрасте, но при этом внешне выглядеть молодым. Например, Рене Флеминг, мне кажется, время над ней не властно. Но для меня сейчас самое подходящее время именно для таких партий, может быть максимум еще лет пять. Я непоколебима в этом вопросе и скептически настроена, потому что это театр. Или если мы говорим о таких певицах, как Монсеррат Кабалье, то это не имеет значение, только если ты поешь как ангел. Но это природный дар, которым обладает далеко не каждый. В этом случае вы должны петь такие партии, потому что люди этого хотят.

— Вы знаете о скандале, который разгорелся из-за того, как некоторые критики описали появление Тары Эррот* в спектакле Глайндборнского фестиваля?

— Я не понимаю. Думаю, что такую шумиху специально раздули. У Тары никогда не было проблем с публикой. Критики тоже выполняют свою работу, ты не можешь угодить сразу всем. Я слышала об этом, но у меня начались здесь репетиции, поэтому многого я не знаю.

— Я не прислушивался к этой дискусии, но заметил, что певцы, которые тогда резко возражали, что самое главное — это голос, также оказались не правы.

— Согласна. Конечно, все дело не в красоте, не во внешности… но и не только в голосе. Это, как, например, вы видите яблоко, но как только вы его порезали, оно пропало, ведь оно было цельным. Если вы создаете образ героя на том уровне, когда вы… – ох, это трудно объяснить! Я понимаю эту точку зрения певцов, возможно сейчас красота имеет слишком большое значение. Если у вас приятная внешность, но вы плохо поете… что ж… у всех, конечно, бывают и неудачные дни, и никто не идеален, но чтобы исполнять такую музыку, вы, прежде всего, должны обладать голосом… И, однако, нужно не только это.

— Все дело в перевоплощении – внешне непримечательный человек начинает петь и…

— Вдруг вы смотрите, и этот человек становится для вас таким красивым и прекрасным. Это не зависит от внешности, совсем нет. Все должно быть внутри тебя, чтобы ты ни чувствовал по поводу своей роли, как бы ты ни выглядел. Каждый человек красив, но ты должен уметь показать себя, показать свои сильные стороны. Но если певцы красивы, но не умеют петь, возникает проблема, которая и есть сейчас. Это неправильно, потому что кто-то же должен исполнять эту великолепную и трудную музыку. Тут очень тонкий момент. Ведь даже исполняя концертные произведения, нужен не только красивый голос. Вы должны показать с помощью слов свою натуру. Это даже сложнее, потому что ты один на сцене, рядом нет коллег. Ты один и совершенно беззащитный. Мне некомфортно в таких ситуациях.

— Я хотел вас спросить о двух совершенно разных постановках с вашим участием: о чудесной постановке оперы Прокофьева «Игрок» режиссера Дмитрия Чернякова, где все казалось настолько реальным — трудно было поверить, что на сцене оперные певцы.

— Настоящий театр, да, это потрясающе.

— И еще, если вы не против такого сопоставления, о «Евгении Онегине» в постановке Трелиньского в Валенсии, которая для меня выглядела очень стилизованной и, хотя исполнение было на высоте, мне она не понравилась. В то время как Черняков рассматривает события в необычной перспективе, но он создает атмосферу. Мне интересно узнать, какие были ваши ощущения от этих постановок.

— Знаете, разница в том, что «Игрока» мы продумывали вместе с режиссером в Берлине и вместе с Баренбоймом, шаг за шагом, с первой секунды до последнего спектакля. А в «Онегине» в Валенсии я выучила мизансцены — не могу в это поверить – меньше чем за два дня. Мне позвонили сразу после последнего спектакля «Паяцы» в Ла Скала, я приехала утром, и весь день была только техническая репетиция. В этой постановке мы не обсуждали чувства персонажей, главное надо было запомнить, где я должна находиться в тот или иной момент: Кристина, свет будет здесь в начале Сцены письма… Сейчас я бы не смогла так сделать. Я сама репетировала всю ночь в отеле. Потом была еще одна репетиция и вперед на сцену. С технической точки зрения все было выверено. Но я не могу сравнивать спектакли, именно потому, что не принимала активного участия в «Онегине» с самого начала… <…>

Я предпочитаю сотрудничать с режиссерами, у которых есть четкое виденье каждого персонажа и которые знают, что делают, знают текст и музыку, потому что мне нужен ведущий. Я могу многое сделать, если рядом со мной есть такой человек. Весь мой плохой опыт обычно связан с тем фактом, что у меня не был налажен контакт с режиссером. Когда ты берешься за новую роль, ты словно пустой сосуд, который нужно заполнить. Здесь во время первых репетиций я ощущала себя именно так и постоянно задавала себе вопрос, почему все так любят историю Манон Леско? Но теперь с такой командой для меня все изменилось.

Примечание редакции:

* Имеется в виду постановка «Кавалера розы» на фестивале нынешнего года, когда многие критики писали о внешнем виде этой певицы, исполнительнице роли Октавиана, в оскорбительном тоне.

Авторизованный перевод с английского Дарьи Денисовой
Публикуется с незначительными сокращениями

Оригинал статьи

Автор фото — Marco Borggreve

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru