Натали Дессей – одна из самых известных и востребованных певиц мировой оперной сцены. Валерию Гергиеву удалось привлечь ее к участию в концертной версии «Лючии ди Ламмермур», которую труппа Мариинского театра под его руководством представила на юбилейном 10-м Пасхальном фестивале в Москве.
Несмотря на свой сверхплотный график, Натали нашла несколько минут для короткого блиц-интервью, которое взял у нее композитор Юрий Алябов.
– Натали, прежде всего, разрешите Вас поздравить с великолепным исполнением этой очень непростой партии (Лючия – одна из труднейших в мировом оперном репертуаре), тем более, в таком акустически сложном зале, как зал Чайковского. Ну, а сцена сумасшествия, сопровождаемая аккомпанементом стеклянной гармоники – уникального инструмента, специально привезенного из Германии – просто шедевр.
– Спасибо, я очень тронута. Мне очень дорога Лючия – эта бедная девушка проходит через многие экстремальные состояния – от влюбленности до всепоглощающего ужаса. Есть сцена, которую мы не видим – в музыке ее нет – но я, когда участвую в опере, всегда очень переживаю эту сцену убийства мужа. А после этого ужаса я отправляюсь в другой мир, в мир безумия, который мне представляется, наоборот, освобождением. В сцене безумия Лючии есть некое состояние транса, которое особенно заметно в вокальной каденции. Я, когда все это пою, эти бесконечные фиоритуры, рулады и вокализы, в сочетании с этой удивительной, мистической стеклянной гармоникой, я сама незаметно вхожу в состояние некоего транса.
– И как вам русская публика?
– О, я обожаю русскую публику. Она не похожа на европейскую – реагирует довольно сдержанно на отдельные номера в опере – но в конце, после последнего аккорда – это взрыв эмоций, которые долго не утихают, публика долго аплодирует, кричит. Русский слушатель очень понимающий и теплый.
– Кстати, летом прошлого года, в концертном зале Мариинского театра, Вы завершали программу романсом Рахманинова «Не пой, красавица» на великолепном русском языке, совершенно без акцента.
– Это благодаря моей помощнице и переводчице, Ксении. Это она меня так надрессировала.
– А какого Вы мнения о русской вокальной школе?
– О, это блестящая школа. Сейчас в Европу приезжает много певцов из России – они все прекрасно подготовлены. У всех прекрасные голоса, они знают языки, знают музыку и готовы много работать. Они сейчас востребованы и имеют большой успех – не то, что 10-20 лет назад.
– А Вам не кажется, что многие из них чересчур увлекаются громкостью звука, часто в ущерб образу и музыкальности?
– Ну, к сожалению, это сейчас тенденция во всем мире, не только у русских исполнителей…
– А как, в таком случае воспринимается Ваша манера исполнения, с обилием длинных деликатных пиано, с особой фразировкой…?
– Я всегда пытаюсь идти от слова, меня интересует история, которую я могу рассказать зрителям. Это делали все великие – Каллас, Кабалье, Скотто… Есть певицы у которых, при всех их достоинствах – великолепном тембре, виртуозной колоратурной технике, не понятно ни одного слова. Это интересно пять минут – потом становится скучно. Зритель хочет услышать историю…
– Надеемся увидеть Вас вновь в Москве…
– Да, меня пригласили участвовать в открытии отреставрированной сцены Большого театра в октябре этого года.
– И на прощанье – что бы Вы пожелали нашим читателям?
– Больше доброты и нежности.. Мне недавно исполнилось 46 лет, и все эти годы я пахала, как последняя собака. И жизнь, с ее, на первый взгляд, мелкими радостями проходила мимо меня. Потом наступил тяжелый период, связанный со здоровьем, когда я не пела и вдруг поняла, что жизнь на этом не кончается, я имею в виду карьеру. И я вдруг стала замечать мир вокруг меня, который раньше проносился, как на бешеных скачках… Поэтому – меньше жесткости и жадности и больше внимания к деталям жизни, больше нежности…
Беседовал Юрий Алябов