Когда мне было двадцать два года, одна русская приятельница привела меня на "Конкурс Хиппик" в Олимпии, где труппа русских казаков из Парижа выступала под именем "Казаки-Джигиты". Они исполняли потрясающие трюки на лошадях, и моя подруга решила с ними познакомиться. Я ужасно стеснялась, но пошла с ней, и оказалось, что казаки не меньше рады познакомиться с нами, чем мы с ними. Они немедленно объявили меня своим талисманом и потребовали, чтобы я присутствовала на всех их лондонских выступлениях. До войны они приезжали каждый год, снимали поле или открытое пространство вроде Пэддингтон Грин, в городе или рядом, и разбивали палаточный лагерь с большим шатром в середине. В шатре был огромный обеденный стол, и я частенько обедала там с ними.

Я всегда обожала лошадей, но никогда не имела с ними дела и совершенно не умела ездить верхом. Однажды в Кенте они решили, что пора сделать из меня "казачку". Не успела я слова сказать, как меня подсадили на великолепную лошадь - как утверждалось, самую спокойную из всех, какие там были. Но я даже уздечку в руки взять не успела - лошадь, разгневанная тем, что на нее посадили новичка-неумеху, взвилась на дыбы и понеслась, как стрела, к каким-то пустым сараям в дальнем конце поля. Я уверена, что притолока одного из этих сараев снесла бы мне голову, но один из казаков немедленно оценил опасность, прыгнул на своего коня, догнал меня и сумел развернуть мою лошадь за несколько секунд до беды. Окостеневшая от ужаса, я безвольно упала на землю. Я чувствовала себя жутко униженной. А моя лошадь, фыркнув, отправилась пастись. Я не возражала.
Во время гастролей с "Балалайкой" в Ливерпуле наши пути опять пересеклись. Содержание "Балалайки" очень сентиментальное, и повествует она о бывшем казачьем офицере, который теперь работает привратником в русском ресторане в Париже. В нашей постановке певец носил великолепную белую парадную казачью форму, и я уговорила администрацию позволить мне получить полдюжины дополнительных билетов, чтобы пригласить на спектакль несколько настоящих казаков. Они появились, великолепные в своих собственных белых парадных формах, и им дали ложу, которая была ярко освещена, чтобы зрители могли видеть и актеров в роли казаков на сцене, и настоящих казаков в зале.
Внешность у казаков была кавказская и слегка восточная - невысокие и жилистые, с узкими талиями. Их форма состояла из хорошо подогнанной туники, брюк с кинжалом, заткнутым за пояс, и высоких кожаных сапог, мягких, как перчатки. Они были непревзойденными наездниками и великолепно исполняли знаменитый Танец с Саблями. Один казак, Степан, давал сольное представление, танцуя на суставах согнутых пальцев ног, вертясь и прыгая с тремя очень острыми саблями, уравновешенными у него на зубах - две горизонтально, остриями друг к другу, а третья вертикально, балансирующая на острие, установленном на двух других. В середине своего дикого танца он откидывал голову, и один из клинков со свистом разрезал воздух и приземлялся, дрожа, на пол футах в двенадцати от него; это ритмически повторялось с двумя другими кинжалами. Какое зрелище!
Однажды, когда я была в Скарборо с ревю "Летучая Мышь", мы опять повстречались с казаками. Когда я прибыла к ним, меня встретил высокий, стройный и необыкновенно красивый молодой человек в казацкой форме. Его звали Игорь Семилетов, и был он сыном казацкого генерала (который, как большинство русских эмигрантов в Париже, стал водителем такси). Отец приписал его к группе, чтобы сделать из него мужчину. Боюсь, это была любовь с первого взгляда - со мной это случилось в первый и единственный раз, и с Игорем тоже. Мы оба были как в тумане, ходили, как в каком-то золотом сне. То был первый роман в моей жизни.
Казаки предупреждали Игоря, что я для них - человек особенный, и чтобы он не смел меня обманывать или играть на моих чувствах. Несколько месяцев мы встречались при каждой возможности, но потом началась война, и нам пришлось расстаться. Игорь родился во Франции и должен был вернуться в Париж для приписки к войскам, каковую он, к своему стыду, во время войны избежал. Он также женился на своей бывшей подруге и написал мне, что между нами все кончено. Поскольку тогда весь мой мир вращался вокруг него, я испытала страшное потрясение. Но как-то нужно было жить дальше, я собралась с силами и занялась своей карьерой.
К 1950 году Евгений Искольдов и я были вместе около восьми лет. Однажды он намекнул мне, что нам следовало бы уже разойтись. Он устал быть известным как "господин Вэйн" и чувствовал, что мне тоже надо дать свободу. Хотя наши профессиональные отношения должны были, конечно, продолжаться, я теперь могла начать новую личную жизнь. По странному совпадению, именно в это время я получила письмо от Игоря - причем довольно ужасающее. Письмо следовало за мной по всему Лондону и наконец было доставлено на мой самый последний адрес в мой день рождения, что казалось почти пророческим.
В письме кратко, резко описывалась жизнь, которую вел Игорь - лучше всего сравнить ее с адом. В течение одиннадцати лет с нашей последней встречи он вел себя просто ужасно, бросил жену и ребенка вскоре после свадьбы, стал алкоголиком. Но, хотя его жизнь была разбита, он писал, что его любовь ко мне не изменилась, и умолял меня дать ему еще один шанс, если я свободна. Это, говорил он, была его единственная надежда.
Потрясения от решения Жени и от получения письма от Игоря как-то слились вместе, и передо мной забрезжили новые возможности. А поскольку я так и не разлюбила Игоря, я ухватилась за эту соломинку, чувствуя, что меня ведет судьба. Я написала Игорю и сообщила ему, что решила дать нашим взаимоотношениям еще один шанс. Однако у меня были дела - мы с Женей должны были отправиться в Милан, чтобы покорить тамошнюю оперную сцену. Он уже обдумывал идею итальянской оперной труппы, в которой я была бы примадонной.
Италия была восхитительна и полна огромных возможностей, но, когда мы туда прибыли, я думала совершенно о другом. Мысли о моей встрече с Игорем и нашей новой жизни вместе вытеснили все другие чувства, и во время трех недель в Милане я не завела никаких новых профессиональных знакомств. Меня это просто не интересовало.
Мы жили в отеле "Марина Скала", напротив служебного входа оперного театра, и в нем был большой двор, в который выходили все ванные. В этом же отеле жил Виктор де Сабата. Заметив меня, он стал все упорнее проявлять интерес ко мне, давал чаевые портье в надежде добиться встречи со мной. У меня не было настроения связываться с маэстро, хотя его имя мне, конечно, о многом говорило.
Потом однажды, когда я буквально сидела в туалете и пробовала голос, я бездумно воспарила в довольно эффектную каденцию, которая заканчивалась верхним "ре". Вскоре после этого в моей комнате зазвонил звонок, и я услышала голос:
- Говорит маэстро де Сабата. Вы понимаете, что вы только что спели?
Когда я ответила: "В общем-то, нет," он сказал мне, что нам просто необходимо встретиться - у меня изумительный голос, и ему необходимо как следует меня послушать. Застигнутая врасплох, я сказала де Сабате, что вечер четверга мне подойдет. Он ответил, что тем вечером у него генеральная репетиция "Аиды". Поскольку я совершенно не хотела никаких прослушиваний у де Сабаты, я настояла на своем и объяснила, что другой возможности встретиться с ним у меня не будет, потому что ночью в четверг я уезжаю из Италии.
К моему изумлению, де Сабата отложил генеральную репетицию, и мы устроили встречу. Он ждал меня у служебного входа, мы пришли в театр, и я спела ему пару арий. Уйдя со сцены, я опять увидела, что он ждет меня у двери в полном восторге. Он предложил встретиться еще раз, и когда я напомнила ему, что в полночь уезжаю в Париж, его разочарование можно было просто почувствовать пальцами. Де Сабата сказал мне, что собирается начать гастроли по Европе, и попросил меня связаться с ним, где бы и когда бы я ни могла.
Мое безразличие к интересу де Сабаты может показаться странным, но я знала, что ему во мне нравилось - и он хотел - не только мой голос. Я была просто не готова позволить себе роман с человеком под семьдесят. У него было изумительно красивое лицо - лицо святого - но оно было бесцветным, как воск. Он выглядел пугающе хрупким и больным, так что я уклонилась. Однако иногда я жалею о том моем решении.
Мы с Игорем встретились на следующий день после моего прибытия в Париж. Спускаясь по лестнице моего отеля, я увидела его в фойе и поняла, что он изменился почти до неузнаваемости. Но в нем осталось достаточно, чтобы мое сердце опять забилось. Ад, через который он прошел, был написан у него на лице, как и алкоголизм, который он раньше упоминал в своем письме. Но под этой внешностью жила его былая личность - тот Игорь, которого я всегда любила. Для меня этого было достаточно, чтобы собрать вместе мои надежды на будущее, и я решила выйти за него замуж и начать новую жизнь вместе с ним.
По французским законам я должна была прожить шесть недель в Париже, прежде чем я смогу там выйти замуж, так что мы с Игорем проводили много времени вместе, вспоминая прошлое. Я поняла, что он по-прежнему много пьет, но, поскольку раньше я никогда не сталкивалась с алкоголизмом напрямую, я не имела представления, что влечет за собой эта проблема. Я очень скоро это выяснила, и к концу шести недель я поняла, какую жуткую ошибку сделаю, если все-таки выйду за него замуж. Но что-то в моем характере запрещало мне отступить. Убежать в тот момент означало бы сдаться, к тому же, возможно, меня впоследствии стали бы преследовать воспоминания об Игоре - а может быть, и он сам. В глубине души я все еще надеялась, что он поймет, какие прекрасные возможности дарует ему наша совместная жизнь. Я решила дать ему, и нам обоим, шанс.
К этому времени Женя организовал контракт для итальянской оперной труппы, которая должна была через два месяца начать выступления в лондонском театре "Столл". Я должна была петь в "Тоске", "Силе судьбы" и "Травиате", так что мое профессиональное будущее на тот период было обеспечено. Я представляла себе, как расцветет моя карьеры, Игорь станет моим менеджером, и жизнь откроется для нас. Мы поженились в парижской мэрии и скоро отправились в Лондон. Но, как только мы прибыли, начались проблемы.
Игорь никогда не видел меня в качестве оперной примадонны, и мой успех его возмущал. От этого он стал пить еще больше, хотя старался скрыть это от меня. Более того, он не признавал себя алкоголиком и при любом моем упоминании об этом впадал в агрессию. К этому времени я пела в "Тоске" с Гобби и Тальявини, а также в "Силе судьбы" с Бергонци, и мне нужна была нормальная, спокойная жизнь. Но я связала себя с совершенно аморальным и эгоистичным алкоголиком, который отказывался от всех возможностей, которые ему предлагали - иногда на золотой тарелке - чтобы удовлетворить свою зависимость.

После сезона в Лондоне Итальянская Оперная Труппа отправилась в долгие гастроли, и в течение первых двух недель Игорь меня сопровождал. Но я обнаружила, что очень трудно совмещать мое насыщенное рабочее расписание и попытки удержать его пьянство хоть в каких-то рамках. Жизнь стала очень тяжелой, и, хотя я делала все, что было в моих силах, чтобы смело смотреть в лицо ситуации, скрывать происходящее скоро стало просто невозможно. К этому времени Игорь стал очень агрессивным, всегда готов был взорваться, и после того, как он однажды избил меня во время первого антракта "Тоски", я запретила ему сопровождать меня. Это был такой грязный и страшный случай, и у меня не было никого, кто мог бы помочь мне или проконтролировать происходящее, и никого, кому я могла бы излить свои печали.
После трех месяцев даже я поняла неизбежность конца нашей совместной жизни. Брак распался, и у меня не было иного выхода, кроме как купить Игорю билет обратно в Париж. Однако я была так опустошена мыслью о нашей разлуке, что позвонила на вокзал Виктория и попросила, чтобы его имя объявили на весь вокзал и пригласили его к телефону. Я стала жалобно умолять его вернуться домой, что он и сделал. Но от этого стало еще хуже, и в конце концов ему пришлось покинуть Лондон навсегда.
Из всех моих поражений и травм брак с Игорем был самым худшим, и принять его мне было тяжелее всего. Нелегко объяснить, как я ухитрилась пережить тот период и согласиться с тем, что мой шанс на счастье ушел навсегда. Но я отпустила Игоря и в конце концов смирилась с ситуацией. Однако я заплатила огромную цену. Я знала, что нахожусь на грани срыва, и стала просить помощи.
Я отправилась к другу-врачу, Джорджу Саве (автору знаменитой книги "Исцеляющий нож"), который подтвердил, что я нахожусь на грани эмоционального коллапса. Он объяснил мне, что произойдет одно из двух: если я ничего не буду делать и позволю себе дальше скользить по наклонной плоскости, тогда, возможно, я никогда не поправлюсь; но если я смогу собрать силы, чтобы признать свою проблему и обратиться к ней лицом, у меня будет возможность выжить. Он посоветовал мне перемену обстановки. Я так и сделала, отправившись в Италию. Сначала я поехала в Милан, потом в Брешию, где выступали несколько моих коллег по оперной сцене. Я чувствовала себя больной и усталой, но теплая и прекрасная страна обняла и утешила меня.
Вскоре после прибытия, я отправилась на генеральную репетицию "Тоски" с участием Тебальди. Она пела изумительно почти до самого конца репетиции, но в полночь вдруг полностью потеряла голос. Администрация театра, зная, что я недавно пела эту роль с некоторыми из артистов, участвовавших в этой постановке, позвонила мне в гостиницу и попросила выручить их. Но помощник режиссера, с которым я много работала в Англии, и чье мнение было для меня очень важным, строго-настрого запретил мне соглашаться. Он сказал, что Тебальди в Брешии обожают, а меня, иностранку, могут просто прогнать со сцены, а то и устроят чего похуже. Это могло быть концом моей карьеры в Италии.
Как бы ни хотелось мне принять вызов, разные сложности (например, у меня не было моих собственных костюмов, и мне пришлось бы надевать наскоро подогнанные чужие платья) вели к слишком большому риску. Этот случай мог обеспечить мою карьеру, а мог и прикончить меня одним ударом. Для Тебальди нашли двух дублерш, но обе они пели очень средне. Так что я и радовалась, что отказалась, и огорчалась.
Если бы только моя судьба сложилась по-другому, и мы с Женей расстались намного раньше! Думаю, я могла бы достичь огромных высот в Италии. Как бы там ни было, Женя больше не жил со мной, но все еще присутствовал в моей жизни - в основном тогда, когда он был мне не нужен, и никогда - когда был нужен. И мы с ним по-прежнему играли в нашу старую игру "подожди-ка", и незаряженное ружье все время готово было выстрелить. Похоже, у воров - то есть у администраторов и агентов - действительно есть своя честь, потому что, хотя моей внешностью и голосом откровенно восхищались, ни у кого не хватило наглости ради меня бросить Жене вызов. Ко мне как будто было приколото невидимое объявление: "ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ - НЕ ТРОГАТЬ", и, хотя оно давно уже потеряло свое изначальное значение, приказ строго выполнялся.
Конечно, возможности были, но меня пугали интрижки и сомнительные результаты - и я уверена, что для меня таким образом осталось закрытыми множество дверей в рай. Легко говорить: "Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает", но как сказать заранее, что будет ошибкой, а что - нет? Если бы мы умели это определять, жизнь была бы сплошным удовольствием.

продолжение ->

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru