В 1954 году Итальянская Оперная труппа была на гастролях, и моим тенором в "Травиате" был Фернандо Бандера. У него была привычка опираться на пятки, а не на переднюю часть стопы, и он упорно цеплялся за эту мерзкую привычку, сколько я его ни предупреждала о возможных неприятностях. Однажды, когда я "болезненно" выбиралась из постели в четвертом акте, дабы броситься в его объятия, он вбежал - на пятках - и немедленно пошатнулся. Я прыгнула к нему, пытаясь помочь ему удержаться на ногах, и, когда он выпрямился, мы со стуком столкнулись и свалились в кучу прямо посередине сцены!
В зале была полная тишина. Казалось, несколько минут не было слышно ни звука. А потом, пытаясь высвободиться, я засмеялась. И смеялась. И смеялась.

Понемногу зрители присоединились ко мне, и мы все смеялись до упаду. Дирижер, Дэвид Элленберг, серьезный молодой человек с лысой макушкой, но роскошными черными кудрями по бокам головы, выпрямился во весь рост, состроил самую чопорную гримасу, и, указав жезлом на бедного "Альфредо", повелительным жестом велел ему уйти со сцены.
Бандера быстро ушел и немедленно появился обратно, по-прежнему на пятках, но слегка медленнее, и мы начали сцену сначала.

В одну из наших последних гастролей к нам в "Трубадуре" присоединилась новая "Азучена". Ей было лет тридцать пять, у нее было великолепное меццо, но больше она ничем похвастаться не могла. Без сценического опыта, неуклюжая и совершенно косоглазая, но зато с деньгами - казалось, их у нее было полно. Это объясняло ее дебют у нас, от которого итальянская администрация получила немалую выгоду. Спасибо большое.
Преподаватель вокала опекал эту даму до самого дебюта, и она получила один сценический совет: "Что бы ты ни делала, делай это в центре сцены". Она следовала этому совету с религиозной преданностью.
Во время одного из ее первых выступлений, после того, как я в роли Леоноры только что "умерла" в центре сцены, она запела свою последнюю арию и начала быстро оттаскивать мое "тело", словно безголового цыпленка. Ее юбки свистели, а высокие каблуки цокали всего в миллиметре от моего лица и рук. Я еще никогда не испытывала такого изумительного ужаса, зная, что в любой момент могу лишиться лица или остаться искалеченной на всю жизнь. И в конце концов, заканчивая свою великолепную арию, она всем своим весом опустилась на меня - в середине сцены!

Примерно в 1952 году я пела Леонору в "Силе судьбы" в Дублинской опере. Роль Падре Гуардиано пел Брюс Даргавель, великолепный уэльский бас, и в один из перерывов мы с ним беседовали о том, как мало времени обычно певцы получают для репетиций, прежде чем их прямо-таки выбрасывают на сцену. Он рассмеялся и сказал мне, что его недавно попросили спеть Анджелотти в "Тоске" - роль, которую он раньше не пел и о которой очень мало что знал - безо всяких репетиций или сценических указаний. Мне понравилось, как он грустно сказал:

— Вот я и стоял в середине сцены, как растреклятый пучок мяты...' - и все со своим прекрасным уэльским акцентом.
В той постановке "Силы судьбы" весь состав был британский, за исключением тенора, итальянца. Поскольку у него были обычные тенорские мозги, ему не пришло в голову познакомиться с английским текстом, который мы пели, а совместных репетиций, как обычно, не было. Мы спокойно начали первый акт, который включает довольно однообразное соло Леоноры. Эта ария еще не закончилась, когда, не дожидаясь взмаха дирижерского жезла, тенор прошел на сцену и начал петь - на целую страницу раньше, чем ему полагалось начинать дуэт со мной! Я, тем не менее, допела арию до конца, а потом начала дуэт - и нам обоим было очень нелегко.
В последнем акте оперы, когда Леонора падает, умирая, Альваро врывается на сцену с противоположной стороны, одетый в длинное монашеское одеяние. К сожалению, сцена в Дублине обладала опасно скользким полом, и сандалии тенора - совершенно плоскими подошвами. Он проехался к моему телу на четвереньках через всю сцену, его ряса задралась, демонстрируя пару небесно-голубых трусов и алых носков. Хохот в зале... Занавес!
Во время еще одного представления "Силы судьбы" я бежала по лестнице к моей гримерной, одетая в костюм монаха-отшельника (который в одной из сцен надевает Леонора) и высоко подобрав полы рясы. Навстречу мне спускался по лестнице настоящий монах. У него были выпученные глаза и широко раскрыт рот, он сжимал свои четки так, как будто только что встретил дьявола.

После возвращения из Соединенных Штатов в 1948 году у меня не было квартиры в Лондоне, так что я остановилась в маленьком Кенсингтонском отеле. У меня был контракт на Стокгольмском радио, которому вскоре подходил срок, и, поскольку мне нужно было взять с собой в Швецию немного денег, я зашла в местный банк на Шафтсбери Авеню со своим паспортом. Поскольку Женя все еще был в Америке, меня попросили, впервые за много лет, самой организовать свое путешествие, и я, должно быть, была изрядно растеряна, потому что оставила свой паспорт в банке и обнаружила это только вечером, когда начала упаковывать вещи.
На следующее утро мне нужно было очень рано вылетать, чтобы успеть на дневную оркестровую репетицию, а вечером была уже сама передача. Я пришла в ужас. Я позвонила в банк в дикой надежде дозвониться до офицера безопасности, но ответа, конечно, не было. Я позвонила в ближайший полицейский участок и, объяснив свое ужасное положение, попросила совета. Невероятно, но они предложили позвонить управляющему банком домой - из соображений безопасности у них был его домашний номер. Он немедленно понял всю тяжесть моего положения и сразу же позвонил мне.
Он сказал мне, что готов заехать за мной на Шафтсбери Авеню, но с ним должен был быть его помощник, поскольку мой паспорт положили в сейф, который можно открыть только одновременно с помощью двух ключей - один был у управляющего, другой у помощника. К сожалению, помощник управляющего был в театре, и его не ожидали домой раньше полдвенадцатого - так что тем вечером успеть что-либо было уже невозможно. Но управляющий очень ласково сказал мне, что на следующее утро в семь тридцать они будут у банка с моим паспортом. Он также сообщил, что позвонит мне в пять тридцать, чтобы удостовериться, что я проснулась, и пожелал мне спокойной ночи.
В назначенное время на следующее утро я подъехала к банку на такси. К большому изумлению водителя меня встречали двое элегантно одетых банковских джентльменов, да еще и с моим паспортом вдобавок. Может ли кто-нибудь вообразить, что это произошло сегодня? Больше того, это еще не конец истории. Прибыв со своим багажом на Кромвельский аэровокзал (теперь Сенсбери) за пятнадцать минут до посадки на автобус в Хитроу, я поняла, что оставила ключи от багажа на моем гримировальном столике в гостинице в Кенсингтоне.
Я отчаянно позвонила в гостиницу и взмолилась, чтобы они немедленно прислали портье с моими ключами. Через пять минут я увидела, как портье мчится через стеклянные двери, падает, поскользнувшись на полированном полу, и скользит ко мне. Он прибыл к моим ногам, распростертый ничком, и бросил мне мои ключи.
Пора было уже садиться, и я успела. Но я больше никогда не испытывала такой паники. Я выучила очень важный урок: думай, прежде чем прыгать.

продолжение ->

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru